Олег Трубачев - История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя

Уже отмеченный перенос значения ‘девушка’ > ‘дочь’ приобрел в отдельных славянских языках широкие масштабы. Так, польские говоры почти не употребляют corka , зная в этом значении dziewka [338]. Ср. в том же значении в части карпатских говоров украинского языка слово дiвка [339].

В заключение приведем пример резкого изменения значения славянского названия дочери в русск. диал. дочка ‘свинья’. Ср. еще болг. диал. штерица ‘яловое животное’, ‘бездетная женщина’ [340], производное от штерка ‘дочь’.

Непосредственно к слав. dъkti примыкают названия падчерицы с применной приставкой ра-: ст. — слав, падъшти , русск. падчерица , диал. падочка, подчерка, падчеруха [341], болг. обл. стар, пашчерица, пощерка ‘приемная дочь’ Ср. аналогичные по образованию литовск. podukre, podūkra, podukra [342], латышск. pameita ‘падчерица’ [343], из meita ‘дочь’. Образование *padъkti , русск. па-дчер-ица не нуждается в объяснении. К *pa-dъkti, *pa-dъktere восходят также болг. па-шчерица, па-штерица, паштерка с той лишь разницей, что второй компонент сложения является стяжением дьщер- (дьщеря), dъkter-. Поэтому ни в коем случае нельзя согласиться с М. Вэ [344], который видит в pa-sterica, pa-sterka производное от древнего *pō-pətor , болг. пастрок ‘отчим’. Это явная натяжка. М. Вэ упускает из виду существование простого болг. щерка ‘дочь’ (< *dъkter-) , которое никоим образом не связано с *pətēr, *pō-pətor-.

Довольно распространенным является другое славянское название падчерицы: ст. — слав, пасторъка , чешск. диал. pastorкупа [345], словенск. pastorka, pastorkinjа , сербск. пасторка. Оно связано не с названием дочери, а с соответствующим обозначением пасынка (см. выше), вместе с которым оно восходит к *pōpətor- , названию отчима (болг. пастрок). Оба слова получают понятное объяснение как ‘неродной сын,’ ‘неродная дочь’. Старое толкование [346]неудачно: древнее упрощение, даже выпадение ъ вряд ли могло произойти в этом слове раньше первой общеславянской палатализации с переходом *kte в st, č, ć [347]. Следует учесть, что название падчерицы не является древним образованием даже в рамках славянского словаря [348]. Столь же позволительно усомниться в древности форм с −ter , ср. словенск. pasterka , якобы показывающих происхождение из *pa-d(ъk)tera [349]. Здесь первична форма *pō-pətor со ступенью −tor в производном от *pətēr , ср. выше о русск. заматореть от *matēr- , ‘мать’. Объяснение ст.-слав. пасторъка упрощением слишком длинного слова *padъktorъka , принятое А. Мейе и Э. Френкелем [350], тоже неубедительно. Этимология pastorъka < dъster- критиковалась еще И. Зубатым [351], предложившим свое объяснение слав. pastorъkъ; литовск. pastaras ‘последний’.

Прочие названия падчерицы: польск. pasierbica , укр. пасербиця. Как и pastorъka , они близки к соответствующему названию пасынка, ср. польск. pasierb и родственные. Описательные названия падчерицы: чешск. nevlastni dcera , вытеснившее простое образование (ср. диал. pastorkyna) , болг. доведена дъщеря, доведеница.

Большинство индоевропейских форм восходит к общеиндоевропейскому *bhrātēr: слав. bratrъ , герм. broраr , др.-инд. bhrātar , греч. φράτηρ ‘член фратрии’, тохарск. А рrасаr , В рrосеr , лат. frater [352].

Попытки этимологии [353]обычно отклоняются современными исследованиями как недоказуемые. А. Исаченко [354]говорит о первоначальном отсутствии общих терминов ‘брат’, ‘сестра’ в индоевропейском, ср. наличие в языках, отражающих более древнюю организацию (например, венгерский), особых названий для старшего брата, старшей сестры. Это указание непосредственно подводит нас к вопросу о значении нашего слова. И.-е. *bhrātēr могло иметь характер более общего термина, ср. греч. φράτωρ ‘член фратрии’, которое, возможно, отражает древнее значение индоевропейского слова ‘член мужского союза, фратрии’. Об этом позволяет с уверенностью говорить целый ряд известных фактов, прежде всего — признаки перехода индоевропейской терминологии от классификаторской системы к описательной. И.-е. *bhrātēr означало нечто гораздо более широкое, чем просто ‘родной брат’, и когда в индоевропейском сложился описательный термин ‘родной брат’ в итоге разрушения классификаторской системы, bhrātēr не во всех диалектах индоевропейского языка с одинаковой легкостью подверглось переосмыслению, ср. специально созданные для обозначения кровного брата новообразования греч. άδελφός, осет. œfsymœr/œnsuvœr (букв.: ‘единоутробный’). Исключение греческого и осетинского не случайно, так как в обоих языках формы, продолжающие *bhrātēr , сохранили остатки древнейшего, классификаторского употребления: греч. φράτηρ ‘член муж-ского союза, фратрии’, осет. œrvad ‘член того же рода, родич’ [355], ср. также данные этнографии о брачных союзах мужчин у различных отсталых народностей. Прямого отношения к славянскому этот момент истории и.-е. *bhrātēr не имеет, поскольку славянский сохранил вместе с балтийским только значение ‘брат’. Тем не менее и славянский, используя одну и ту же основу brat(r) — для обозначения как родных братьев, так и двоюродных (ср. суффиксальные типа братич, братан) , сохранил определенные следы классификаторской системы [356].

К и.-е. *bhrātēr восходит слав. brаtrъ, bratъ [357]. Наличие друх вариантов обычно объясняют диссимиляцией bratъ < bratrъ [358]при сохранении также старых недиссимилированных форм: чешск. bratr , диал. вост. — ляшск. brater [359], словенск. bratər [360]. Другое объяснение предусматривает для и.-е. *bhrātēr древнее отпадение −r , ср. *mātēr t *dhughətēr , после чего и дальнейшая история слова должна была сложиться аналогично истории *māte-, *dikte- в славянском, с той лишь разницей, что мужское название *brātē- неизбежно должно было перестроиться по о-основам [361]; согласный −r- в bratrъ вторичен и проник из косвенных падежей. Видимо, так же рассуждает Ю. Курилович [362]. предполагая следующую парадигму склонения в балто-славянском: *brote, *broteres, *broteri, *broterimi. Это объяснение не опирается на очевидные доказательства вроде парадигмы мати, матере, матери. Далее, трудно согласовать о-основу *bratъ < *bhrātē- с r- основами косвенных падежей в пределах одной парадигмы склонения. В слав. *bratrъ можно видеть форму, аналогичную санскр. *bhrātr- с нулевой ступенью гласного в последнем слоге, ср. известное для этих имен чередование −ter: −tor-:-tr. В слав. *bratrъ наблюдается редукция последнего слога и.-е. bhrātēr , балто-слав. *bratera-s [363]. Однако А. Лескин [364]объясняет слав. bratrъ не редукцией е , а образованием из слабых падежных форм *bratre и под. Важно отметить, что как сохраняющее древнее −tr- слав. *bratrъ , так и диссимилированное *bratrъ давно перестали быть r- основами, перестроившись по о- основам. Это явление часто отмечается для славянского и трактуется именно как выравнивание по наиболее влиятельным типам основ славянского языка. Нечто подобное мы видим в судьбе немногих индоевропейских имен на −ter в хеттском клинописном языке, где они тоже перешли в тематическое склонение общего рода на −as: uestaras ‘пастух’, akkutaras ‘тот, кто пьет’. Поэтому не совсем точна характеристика, данная этому факту у А. Мейе, который говорит о славянских формах как производных. Так, bratrъ, bratъ он считает тематическими производными от *bhrāter (нетематического на −r) , причем любопытно, что и это преобразование он хочет объяснить забвением древнего «аристократического» словаря в балто-славянском [365].