Иса Гусейнов - Судный день

Именно таким способом дрались четыреста лет тому назад арабские суфии карматы (Карматы - по имени главы движения Гармата - ред.) - ремесленники и крестьяне. Набрав в подол камней, они бились с армией халифата и терпя поражения на первых порах, не сдались, а победили и создали известное в истории Карматское государство с общинным укладом.

В последнее время историю карматов часто вспоминал и приводил в пример Юсиф, и гасиды мовланы Таджэддина по ответу Дервиша Батина сообразили, что это не кто иной, как раис Юсиф, Самит при Натиге, и вынуждены были молча согласиться с ним. К тому же, как говорил Фазл, "если произойдет разногласие вдали от взора Хакка, то волей Хакка считать волю схода мюридов". И поэтому, когда вслед за своими гасидами к мюридам приехал сам мовлана Таджэддин, они, резко ответив досточтимому, отказались разойтись.

В одну из напряженных бессонных ночей на вершине высокой горы заполыхал наконец костер, и к нему стало сходиться из окрестных сел бесчисленное множество людей в белоснежных хиргах.

Никто, кроме Дервиша Батина и гасидов, не знал, где в настоящее время находится Всадник вечности, но если костер зажжен в эту прекрасную, безветренную и ясную ночь, то, несомненно, именно в эту ночь явится Устад,

Огромное ровное пламя, вздымающееся под самые звезды, походило на восходящее во тьме алое солнце, а мюриды, поднимавшиеся нескончаемыми вереницами по извилистым тропинкам, с развевающимися полами своих белоснежных хирг, кушаки которых они развязали из-за жары, напоминали мотыльков, летящих на огонь. Хирги в обиходе из-за покроя, белоснежности и легкости называли "бабочками".

Сколько их было, этих людей в хиргах-"бабочках"? Сто тысяч? Двести? Триста?

Согласно учению, не следует подсчитывать количество людей, состоящих в Караване единства, пока на земле существует рознь языков, вероисповеданий и убеждений. Фазл запрещал вести счет розданным хиргам, и поэтому численность мюридов, сходившихся к костру на горе, осталась неизвестной. Когда все до единого сошлись на плато вокруг высокого минбара, сложенного из цельных плоских камней, костер загасили, ибо местонахождение Хакка хранится в тайне.

Далеко внизу загорелся факел, и взоры всего схода, стоящего в молчаливом ожидании, впились в одинокий свет. Этот свет был символом шейха Хорасана Света с Востока, рассеивающего тьму, и впервые мюриды увидели его десять лет тому назад на берегу реки Алинджи у деревни Ханегях в руке самого Устада, прибывшего на сход из Астарбада.

После переселения из-за Аракса факел подняла четырнадцатилетняя наследница духа Фазла, которая совсем недавно, облачившись в белоснежную хиргу, украшала меджлисы отца своим совершенным ликом. В ту ночь на сходе она объявила беженцам радостную весть о том, что бакинскому правителю дается имя Дервиш Гаджа, а высокопоставленному вельможе Гюлистанского дворца - имя Амин Махрам, что означало конец скитаниям, ибо на новом месте у них уже были верные друзья и единомышленники. Не прошло после того и года, как Устад в экстатическом ликовании поднял высоко над головой факел и объявил, что начальник крепости Алинджа сардар Алтун и правитель Шеки Сеид Орлат, успешно завершив все этапы обучения и признав условием своего служения Хакку приобщение к пути единства всех защитников осажденной крепости, получили хирги. Добрые дела множились, и мюриды видели факел то в руках Устада, то в руках наследницы, то в руках одного из халифов, возвещавших, что в Ардебиле, Урмии, Гиляне, Мазандаране, Бодлисе, Сархасе, Кирмане, Ормузе, Ширазе десятки новых полководцев и военачальников приступили к изучению "Джавиданнамэ", основ учения, что наконец Кара Юсиф Каракоюнлу со своим пятисоттысячным воинственным кочевьем и даже султан Ахмед Джелаири, несмотря на свое поганное нутро, прониклись учением Фазла и готовы во всех делах своих опираться на него. Рыцари символического меча, не ограничиваясь намазом перед гонимыми правителями и военачальниками, шли дальше, в страны, где господствовал страх "лаилахаиллаллаха", в Рум, Ирак, Сирию, Египет, в страны, куда еще не ступала нога Дива, но куда он собирался в ближайшем будущем, ибо поставил себе целью мировое владычество. И там на дверях городских домов появлялись прибитые гвоздями куски белого войлока опознавательные знаки хуруфитов, и можно было не сомневаться, что правоверные мусульмане, ступив за порог этих дверей, загорятся огнем новой веры, и добрые вести из тех городов подтвердят это. Свет Устада, возвещая победу за победой, укреплял веру в грядущее восстание и Царство справедливости на всей земле.

И даже теперь, когда мюриды, обеспокоенные возвращением Фазла, не ждали ничего радостного, они с привычной надеждой смотрели на одинокий свет.

Факел исчез на какое-то время в густолиственном глубоком ущелье меж двух гор, где когда-то у ручья, в мшистых камнях молился перед набегом - султана Ахмеда Джелаири малхамский шейх, и когда появился вновь, мюриды увидели на пологом склоне группу всадников, от которой вскоре отделился один и поскакал к ним с факелом в руке. Мюриды узнали во всаднике одного из постоянных сопровождающих Фазла, дервиша Гасана.

Из группы, оставшейся позади и невидимой сейчас, послышалось несколько голосов, и стоявшие на плато мюриды отчетливо слышали в зовущих голосах беспокойство и тревогу, но дервиш Гасан, к которому они были обращены, словно не слыша их, во весь опор гнал коня.

Дервиш Гасан был искусный травник, лекарь и повар. Отвечая на вопрос о призвании и условиях служения Хакку во время обряда получения хирги и символического меча, он обязался хранить тело Фазла от болезней. С той поры, не разлучаясь с Фазлом, тревожась, если конь его вдруг в пути на несколько шагов отставал от коня Фазла, он берег и лелеял Устада, как может беречь и лелеять ребенка мать. "Чтобы узнать состояние Фазла, достаточно посмотреть в лицо дервишу Гасану. Его лицо - зеркало здоровья Устада", - говаривали мюриды, и в словах их не было преувеличения.

После того как часть некогда большой семьи дервиша Гасана была насильственно угнана в Самарканд, а оставшиеся погибли от мечей налогосборщиков Мираншаха, измученный судьбою трудолюбец не знал иной заботы, цели и смысла жизни, кроме беззаветного служения Устаду.

Привычные к языку символов мюриды, увидев факел Устада в руках лекаря, который отделился от группы и, не отвечая на зовы, в смятении скакал к ним, забеспокоились о здоровье Фазла.

Но весть, которую привез им дервиш Гасан, оказалась куда страшнее. Соскочив с коня на краю плоскогорья и высоко над головой подняв факел, трепещущий свет которого то затенял его, то ярко высвечивал, дервиш Гасан как-то странно оглядел примолкшую толпу и, разглядев знакомые лица, разрыдался, как дитя.