Марк Солонин - 23 июня: «день М»

Вся эта простая арифметика приводит нас к тому, что численность действующей армии к концу 1941 года должна была возрасти как минимум на 5 млн. человек (8—3 = 5.) Даже если предположить самое худшее: ни один раненый до конца 1941 года так и не вернулся в строй, и на этом основании вычесть из итоговой цифры все санитарные потери (1,3 млн.), то и тогда прирост численности действующей армии должен был бы составить порядка 4 млн. человек.

Фактически же (по статистическому сборнику Кривошеева, стр. 152) среднемесячная численность действующей армии к концу 1941 г. не только не увеличилась, но даже уменьшилась на 0,5 млн. человек! С 3 334 400 до 2 818 500.

Единственно возможное объяснение такой динамики — реальные потери превысили численность пополнения («из бассейна вылилось больше, чем влилось»). Другими словами, реальные безвозвратные потери Красной Армии в 1941 году составили вовсе не 3 млн., а порядка 8—8,5 млн. человек.

Можно ли реконструировать хотя бы минимально достоверную статистику потерь? Вполне можно. Печальный опыт великого множества военных конфликтов XX века показывает, что существует некое, весьма стабильное соотношение числа убитых и раненных в боевых действиях. Это соотношение — 1 к 3. На одного убитого приходится трое раненых. В частности, точно в таких пропорциях сложились и потери вермахта в 1941 г. (209 595 убитых и пропавших без вести, 621 308 раненых). (12, стр. 161) Указанные выше в таблице цифры потерь фронтов 41-го года (убитые и санитарные потери) также укладываются в пропорцию 1 к 3. Сходной была и структура потерь Красной Армии в крупнейших операциях 44—45-го годов (Днепровско-Карпатская операция — 1 к 3,1; Белорусская операция «Багратион» — 1 к 3,3; Львовско-Сандомирская операция — 1 к 3,5; Будапештская операция — 1 к 3,0; Висло-Одерская операция — 1 к 3,5; Берлинская операция — 1 к 3,5). (2, стр. 197—220) Стабильное постоянство этих цифр не может не удивлять, но факты именно таковы. Вероятно, они отражают какое-то фундаментальное соотношение между «прочностью» человеческого организма и поражающим действием оружия той эпохи.

Санитарные потери (количество раненых и заболевших, поступивших на излечение в госпитали) 1941 года известны (1314 тыс. человек). Они достаточно достоверны: в глубоком тылу и порядка было больше, и учет был по меньшей мере двойной (и при поступлении, и при выписке). Исходя из соотношения раненых и убитых как 3 к 1, можно предположить, что порядка 500 тыс. человек погибло. Суммарные же безвозвратные потери 41-го года не могли быть (по указанным выше арифметическим соображениям) меньше 8 млн. человек. Следовательно, никак не менее 6—7 млн. бойцов и командиров «пропали без вести».

6—7 миллионов. Столько, сколько было в действующей армии 22 июня 1941 года, и еще раз столько.

Полученная нами сугубо расчетным путем цифра «пропавших без вести» (т.е. пленных, дезертиров, а также не учтенных в донесениях штабов убитых и раненых) с приемлемой точностью коррелирует с другими, вполне достоверными сведениями. Например, с указанной выше цифрой совокупных потерь стрелкового оружия (6,3 млн. единиц). Далее. Немецкое военное командование зафиксировало пленение в 1941 г. 3,8 млн.бывших военнослужащих Красной Армии. Эта цифра, как справедливо уточняют советские историки, может быть несколько завышена за счет того, что в число пленных немцы включали и военных строителей (а в ряде случаев — и просто мужчин из числа гражданского населения, мобилизованного на рытье окопов и противотанковых рвов). Это верно, как верно и то, что речь идет всего лишь о единицах процентов от общего числа пленных. Никакой нужды в «вылавливании» гражданских строителей и зачислении их в число военнопленных у немцев не было. Более того, поток военнопленных превысил возможности вермахта по их охране и содержанию. Дело дошло до того, что 25 июля 1941 г. был издан приказ генерал-квартирмейстера № 11/ 4590, в соответствии с которым началось массовое освобождение пленных ряда национальностей (украинцев, белорусов, прибалтов). За время действия этого приказа, т.е. до 13 ноября 1941 г., было распущено по домам 318 770 бывших красноармейцев (главным образом украинцев — 277 761 человек). (2, стр. 334)

По данным, приведенным все в том же сборнике «Гриф секретности снят» (т.е. по меньшей мере не завышенным в целях «злобного шельмования Красной Армии»), советское военное командование и органы НКВД обнаружили и осудили за дезертирство 376 тыс.бывших военнослужащих. Еще 940 тыс.человек было «призвано вторично». (2, стр. 140, 338) Этим странным термином обозначены те бойцы и командиры Красной Армии, которые по разным причинам «отстали» от своей воинской части и остались на оккупированной немцами территории. По мере наступления Красной Армии, в 43—44-м гг. они были повторно поставлены под ружье. При этом не следует забывать и о том, что исходное число «отставших» было значительно больше: кто-то погиб от нищеты, голода, обстрелов, расстрелов и бомбежек, кто-то пошел в партизаны и погиб в бою, кто-то записался в «полицаи» и ушел вместе с отступающими частями вермахта.

Вероятно, мы не сильно ошибемся, оценивая общее число дезертиров (если только этот термин вообще применим к ситуации массового развала армии) в 1,3—1,5 млн.человек. И эта цифра, скорее, занижена, чем завышена. На странице 140 суммарное число всех категорий выбывшего личного состава Красной Армии — убитые, умершие, пропавшие без вести, пленные, осужденные и отправленные в ГУЛАГ (а не в штрафбат, который является частью армии), демобилизованные по ранению и болезни и «прочие» — не сходится с указанным на странице 139 общим числом «убывших по различным причинам из Вооруженных Сил» на 2248 тыс.человек. Сами составители сборника прямо объясняют такую нестыковку «значительным числом неразысканных дезертиров».

Наконец, и это едва ли не самая страшная правда о начале войны,не менее 1—1,5 млн. «пропавших без вести» состоит из убитых и раненых, брошенных при паническом бегстве и не учтенных в донесениях штабов. По крайней мере, «арифметика требует» именно такой количественной оценки. Впрочем, еще советские историки в своих сочинениях без тени смущения сообщали читателям о том, что «раненые, которых не удалось эвакуировать, были переданы на попечение местного населения». Стоит ли обсуждать вопрос о том, каким образом «местное население», в доме у которого не было ни медикаментов, ни даже лишнего стакана молока, могло взять на свое «попечение» тяжелораненых солдат? 17 ноября 1941 г. начальник Политуправления Западного фронта дивизионный комиссар Лестев в докладе «О политико-моральном состоянии войск» писал: « Тяжелораненые или раненные в ноги, которые не могли идти и даже ползти, в лучшем случае оставались в деревнях или просто бросались на поле боя, в лесах, и погибали медленной смертью от голода и потери крови. Все это происходило на глазах у людей и являлось одной из причин того, что многие красноармейцы и командиры стремились уклониться от боя, ибо в ранении видели неизбежность гибели ». По сведениям, приведенным Г.Ф. Кривошеевым, 200 (двести) армейских госпиталей пропали без вести, 17 — вышли из окружения «с большими потерями».