Игорь Фроянов - Россия. Погружение в бездну

«Наше знакомство,

― рассказывает Горбачёв,―

произошло естественно и непринужденно. Со стороны кое–кому даже показалось, что мы сразу заговорили на каком–то понятном обоим языке, английском или эсперанто»

На этом «понятном» и, по–видимому, доступном только им языке они общались с глазу на глаз. Горбачев вспоминает:

«Пять или шесть встреч мы провели один на один, причем каждый раз с нарушением «графика»… наш разговор с Рональдом Рейганом был интенсивным, содержательным, в отдельные моменты эмоциональным. Но что очень важно: откровенным и, чем лучше мы узнавали друг друга, дружественным»

К концу встречи Горбачев почувствовал, что

«с Рейганом можно иметь дело»

Примечательна последняя фраза, заимствованная у Тэтчер, которая дала Горбачеву такую же характеристику (Замятин Л. М. Горби и Мэгги… С. 21 Громык о Анат. А. Андрей Громыко. В лабиринтах Кремля… С. 196 ). Этот лексический прием как бы намекает, что Тэтчер, Рейган и Горбачев ― люди одного круга, которые «могут иметь дело» друг с другом.

Необходимо заметить, что Рейган прибыл на Женевскую встречу, имея уже некоторые представления о Горбачёве, на которого западные политики и «кремленологи» обратили внимание в 1982 году, во время посещения Канады. Здесь он произвел впечатление политического деятеля,

«который, в отличие от своих коллег по Политбюро, проявляет значительный интерес к западным методам управления экономикой, к западной системе ценностей. Советский посол в Канаде — им был в то время А. Яковлев — в немалой мере помог Горбачеву создать этот изначальный имидж»

Последнее приобретает особый смысл, если учесть свидетельства В. А. Крючкова и В. С. Широнина о связях Яковлева с ЦРУ (Крючков В.А. Личное дело. М., 1997. Ч. 1. С. 282–299; Широнин B.C. Под колпаком контрразведки… С. 198―204).

Вскоре произошел довольно примечательный случай, который можно считать, как говорится, «информацией к размышлению». Осенью 1984 года,

«впервые после длительного охлаждения англо–советских отношений, делегацию Верховного Совета СССР пригласили посетить Лондон с официальным визитом. Через британского посла в Москве дали понять, что премьер–министр могла бы встретиться с главой делегации, если таковую будет возглавлять Горбачев»

Условие по меньшей мере странное, но, впрочем, понятное с точки зрения упомянутого выше имиджа. Москва пошла навстречу британскому премьер–министру: Горбачёв был послан в Лондон во главе делегации Верховного Совета СССР. Свидание Тэтчер с Горбачевым прошло в Чеккерсе ― правительственной загородной резиденции, расположенной в предместье Лондона. И это ― тоже знак, поскольку тогда высоких официальных гостей обычно принимали в резиденции на Даунинг–стрит, 10, а в Чеккерс

«приглашались лишь те зарубежные государственные и политические деятели, с которыми премьер–министр намеревалась провести особо важную и вместе с тем доверительную беседу»

Отметим, что на этой «важной и доверительной беседе» присутствовал Яковлев (Там же), который по своему тогдашнему служебному положению директора Института мировой экономики и международных отношений АН СССР едва ли мог претендовать на участие в столь значительной миссии делегации Верховного Совета СССР, а тем более надеяться войти в круг собеседников с «железной леди». Кстати, о привлечении Яковлева к беседе в Чеккерсе просил Горбачёв, тогда как

«первоначально предполагалось, что диалог будет вестись с глазу на глаз лишь в присутствии переводчиков»

По–видимому, и в состав делегации он был включен по настоянию Горбачева. Все это, конечно, не случайности.

Итоги визита превзошли ожидания Тэтчер. Подводя их перед журналистами, она обронила свою знаменитую фразу:

«С этим человеком можно иметь дело… Ему можно верить»

Так что Рейган, когда выражал желание встретиться с Горбачёвым, отчасти уже знал, с кем будет иметь дело. Вот почему в Женеве оба лидера легко нашли общий язык, демонстрируя с самого начала обоюдную симпатию (Там же. С. 22).

Итак, встреча в Женеве стала, можно сказать, прологом бесед в Рейкьявике, куда Горбачев и Рейган явились с чувством взаимного расположения и доверия, с чувством причастности к «общему делу», далекому, кажется, от национальных интересов СССР. Это и дало им возможность в переговорах наедине зайти «так далеко, что обратно повернуть было нельзя». И Горбачев как будто предвидел это и потому взял с собой нового переводчика, по всей видимости, лично преданного ему. Иначе трудно понять, почему он превращает рядовой, казалось бы, случай с переводчиком (мало ли таких!) в событие, достойное специального упоминания:

«Переводчиком впервые поехал со мной Павел Русланович Палажченко, с тех пор участник многих крупных встреч и переговоров. Он не только блестяще знает английский язык, но к тому же профессиональный дипломат, преданный делу человек. Я высоко ценю моральную позицию Павла Руслановича ― он и после моего ухода с поста президента остался со мной, продолжая самоотверженно трудиться»

Тон почти заискивающий, обусловленный, вероятно, тем, что Палажченко, присутствовавший в качестве переводчика на приватных переговорах своего шефа, знает его некоторые секреты. Что касается встречи в Рейкьявике, то именно секретные договоренности, как можно догадаться, составили главный итог тайной «дипломатии» Горбачева в исландской столице, где произошла, так сказать, «спевка» генсека с американским президентом. Но вот что интересно.

По возвращении в Москву из исландской столицы Горбачёв, информируя членов Политбюро о встрече в Рейкьявике, говорил о том, будто Рейган

«отличается крайним примитивизмом, пещерными взглядами и интеллектуальной немощью»

В интервью же газете «Фигаро», как мы знаем, он назвал Рейгана «сильной личностью». Следовательно, в разное время об одном и том же человеке Горбачев высказывался так, словно речь шла о разных людях. Выходит, что генсек не разобрался в президенте США ни в Женеве, ни в Рейкьявике и лишь потом почему–то прозрел. По А. Ф. Добрынину, так примерно и было:

«Впоследствии он (Горбачев.― И. Ф.) говорил о Рейгане куда более взвешенно»

Разумеется, подобное непонимание партнера по переговорам не делает чести Горбачеву–политику. Но было ли оно на самом деле? И если нет, как объяснить его столь различные высказывания об американском президенте?

А. Ф. Добрынин объясняет негативные высказывания Горбачева о Рейгане после Рейкьявика тем, что генсек следовал «классовой терминологии», весьма