Лилиан Крете - Повседневная жизнь Калифорнии во времена «Золотой Лихорадки»

У этих огрубевших людей, одурманенных алкоголем, даже шутки порой приобретали опасный оборот. Так, один изрядно пьяный старатель однажды вылил бренди из бутылки на голову своего собутыльника, поджег его и выгнал из помещения с криком: «Человек горит! Выпроводите его отсюда!» (67) В другой раз пьяницы связали за косы двух китайцев.

Играли в фараона, покер, монте. Одновременно с девушками легкого поведения на калифорнийские месторождения прибывали и карточные шулеры. Такой профессиональный игрок кочевал из одного лагеря в другой, никогда не задерживаясь в одном месте больше чем на два или три дня — время, достаточное, чтобы «ободрать» нескольких неудачливых золотоискателей. Наивный старатель становился легкой добычей этих страшных людей. «На первый взгляд, — пишет Алонсо Делано, — его можно было принять за обычного золотоискателя». Разумеется, один взгляд на его холеные руки, а также ловкость, с которой он манипулировал картами, должны были дать понять его жертвам, что этот человек «искал вовсе не золотые "карманы" на прииске, а содержимое карманов партнеров по игре» (68) . И все же страсть к игре овладевала многими из золотоискателей и уже не выпускала их из своих объятий.

Наш добряк-квакер Чарлз Эдвард Пенкост рассказывает, что однажды вечером, зайдя на торговый пост, чтобы сделать кое-какие покупки, он увидел там соседа, «миссурийца — доброго малого, но неграмотного и не признававшего светских манер, сидевшим за столом, где играли в фараона, а банкометом был известный шулер из Миссури — один из наиболее опасных». Пенкост тщетно пытался убедить соседа бросить карты и вернуться с ним в лагерь. Бедолагу хладнокровно обобрали на 8 тысяч долларов. «Подобные сцены разыгрывались в этих игорных вертепах каждую ночь», — жалуется Пенкост (69) .

По свидетельству очевидцев, самыми азартными игроками были мексиканцы. Они делали самые крупные ставки и независимо от того, везло ли им или нет, всегда сохраняли невозмутимое спокойствие. Ни один мускул на их лице не выдавал ни радости, ни досады, а кучки самородков и золотых монет перед ними то росли, то таяли, а то и вовсе исчезали. Мексиканцы не были скупыми. Деньги нужны были им для того, чтобы их проматывать. Они считали, что золото было создано для того, чтобы играть, серебро, чтобы одеваться, а медь, чтобы питаться (70) .

В золотоносном регионе возникло множество малых городков: это Стоктон, Хэнгтаун (ныне Плейсервил), Невада-Сити, Грас-Велли, Джексонвил, Марипоза, Вивервил, Сакраменто, Сонора.

Именно Сонора была самым колоритным и живописным городом. Но вначале Сонора представляла собой золотоискательский лагерь. Ее основали мексиканцы из штата Соноры, которые прибыли сюда в 1848 году. Они поставили большую палатку, потом построили в два ряда жалкие хижины, образовавшие улицу. Впоследствии здесь стали обосновываться торговцы и «предприниматели всякого рода».

Вслед за мексиканцами появились чилийцы, перуанцы, аргентинцы, американцы, китайцы. В Соноре вскоре проживало уже 5 тысяч жителей, и из золотоискательского лагеря она превратилась в шумный и процветающий город. Это едва ли не единственное место в Северной Калифорнии, где в 1849 году, как замечает канадец из Торонто Уолтер Перкинс, «можно было найти представительниц прекрасного пола» (1) . Социальное положение прекрасных сеньорит соответствовало цвету их кожи; на первом месте были чина бланкас — белые китаянки, и местисас кларас — светлые метиски; местисас неграс — черные метиски и чисто индейские женщины считались «пролетариатом». Но все были грациозными и элегантными.

Перкинс, бесценный хроникер сонорской жизни, в 1849 году открыл там магазин. Поначалу ему показалось, что он никогда не видел более прекрасного, дикого и романтичного места. Кампо де Сонора — Сонорский лагерь, как его тогда называли, — утопал среди деревьев, а жилища были сделаны из толстой парусины, хлопчатобумажной ткани или из веток. Все они украшались «шелковыми драпировками ярких цветов, пестрым ситцем, флагами, всевозможными предметами, сверкающими и яркими: повсюду были разбросаны разноцветные мексиканские сарапе [17] , богатые манги [18] , расшитые золотом, самые дорогие китайские шарфы и шали, седла, уздечки, позолоченные и посеребренные шпоры. Эта картина напоминала описание колоритных восточных базаров» (2) .

В лавках продавались самые роскошные вещи: кружевные мантильи, кашемировые шали, шелковые чулки, атласная обувь. Богато отделанные седла и переливающиеся всеми цветами сарапе соседствовали с пряностями, красной фасолью, сахарным песком и маисовой мукой (3) .

Бросался в глаза космополитизм Соноры. Повсюду встречались люди всех рас и национальностей, звучала многоязычная речь. Улицы были полны китайцев в коротких штанах, с длинными косичками и в забавных конических колпаках на голове; «цивилизованных» индейцев с босыми ногами, но в короткой рубахе или же в военной куртке; бородатых англосаксов с пышными шевелюрами, в тяжелых сапогах на ногах и с револьвером «кольт» за поясом, босых широколицых канаков в ярких, затянутых на талии рубашках и в хлопчатобумажных шортах, латиноамериканцев в пестрых костюмах. Самыми элегантными были мексиканцы в своих хлопчатобумажных штанах; рубахе и сарапе или же в одежде пастуха-вакеро [19] — кожаной куртке, штанах из грубо выделанной шкуры, с разрезом на одной ноге и отделанных рядами серебряных пуговиц, в кожаных сапогах с длинными серебряными шпорами, сверкавшими звездочками величиной с хорошее блюдце» (4) .

Костюм южноамериканцев напоминал мексиканский, но вместо длинного сарапе те носили короткое пончо. У перуанцев пончо были из толстой белой хлопчатобумажной ткани, с отделкой из яркой тесьмы, у чилийцев — из плотной серой шерсти. И все они: перуанцы, аргентинцы и чилийцы носили «тяжелый пояс шириной восемнадцать сантиметров, с многочисленными карманами, в которых они держали деньги, табак и зажигалку или трут» (5) . Американцы, в особенности принадлежавшие к низшим слоям общества, на латиноамериканцев смотрели свысока. Они называли их кочегарами и с одинаковым презрением относились к батраку-пеону и благородному идальго, что было совсем не по вкусу последнему. Среди испанского населения Соноры были и превосходно образованные джентльмены, в особенности среди аргентинцев, чья «гордость за свою расу» страдала от этой расовой дискриминации со стороны «высокомерных и вульгарных янки», — говорит нам Перкинс. Справедливости ради сразу скажем, что аргентинцы и перуанцы, действительно представлявшие собой элиту местного общества, не проявляли никакого пренебрежения к чилийцам и мексиканцам.