Тур Хейердал - Фату-Хива

В книгах отца Алетти вычитал, что каннибальские празднества на этом святилище происходили вплоть до тех пор, пока гавайский миссионер, полинезиец Кекела, пятьдесят лет назад не обратил три местных племени в христианство и не засадил весь участок кофейными кустами. И в самом деле, среди поглотивших статуи зарослей всюду рдели кофейные ягоды.

Три исследователя осматривали каменных истуканов Пуамау. В 1894 и 1896 годах - Ф. Крисчен и К. фон ден Штейнен; в 1920 году, когда Генри Ли уже поселился здесь, - Ральф Линтон. Всем им местные жители поведали разные версии и сообщили разные имена великанов. Генри Ли услышал от островитян признание, что на самом деле они ничего точно не знают про эти статуи. Но все версии сходились в одном: истуканы уже стояли здесь, когда предки нынешних островитян прибыли на остров и оттеснили в горы предшествующих поселенцев. Никто не мог сказать, кем были эти поселенцы; по некоторым преданиям, они потом влились в племя наики.

В жизни каждого бывают случайные на первый взгляд эпизоды, которым суждено в дальнейшем сыграть важную роль, вплоть до полной перемены жизненного пути. Встреча с каменными великанами Пуамау в то время, когда я проводил эксперимент с возвратом к природе, позднее отарыла мне перспективы, определившие мою судьбу на много насыщенных увлекательнейшими событиями лет. Это она побудила меня пересекать на плотах океаны, забираться в дебри Андских гор и пустыню Сахару, раскапывать на острове Пасхи изваяния высотой с четырехэтажный дом. И все это ради волновавшей меня загадки: я заподозрил, что еще до прихода полинезийских рыболовов на восточном мысу Хива-Оа обосновался энергичный народ, которому было привычно воздвигать каменных истуканов. В старину полинезийцы тоже были полны энергии и энтузиазма, но они больше увлекались мореплаванием, войнами, резьбой по дереву. Каменные изваяния явно воплощали иную традицию. Недаром обитатели приморской деревушки твердили, что не их предки воздвигли этих истуканов.

Вечером Генри Ли вернулся с плантации и составил нам компанию. Положив стопку книг подле керосинового фонаря, он показывал мне страницы, которые я и прежде видел, однако не уделил им достаточного внимания. Генри напомнил мне про сохранившиеся в Полинезии предания, будто на этих островах предков нынешних полинезийцев опередил другой народ. По всему полинезийскому треугольнику - от Пасхи на востоке до Самоа и Новой Зеландии на западе и Гавайских островов на севере - первые европейские мореплаватели слышали одну и ту же версию: полинезийцы застали на многих островах светлокожих рыжеволосых людей, называвших себя потомками бога Солнца, и либо изгнали, либо абсорбировали их. Память об этом была настолько свежа, что европейцев приняли за возвратившихся в свои прежние владения представителей светлокожего народа. Когда гавайцы поняли свою ошибку, они убили капитана Кука. Ему не повезло в отличие от Кортеса и Писарро, которые легко покорили могучие империи ацтеков в Мексике и инков в Перу как раз благодаря тому, что в памяти местных народов сохранилось предание о светлокожих переносчиках культуры, поклонявшихся Солнцу и воздвигавших исполинские каменные статуи. Согласно легенде, эти солнцепоклонники ушли куда-то через Тихий океан.

- Полинезийцы обожествляли предков, - говорил Генри Ли. - Они были знатоками генеалогий и могли перечислить поименно всех своих предков вплоть до тех, которые впервые высадились на здешних островах. На Маркизах генеалогии были зашифрованы в замысловатом узелковом письме вроде перуанских кипу. У нас нет причин не верить им, когда они утверждают, что до полинезийцев здесь уже жили какие-то племена.

- Но какие именно? - спросил я. - До Южной Америки семь тысяч километров, до Индонезии вдвое больше - где искать?

Генри Ли пригладил свои длинные светлые волосы.

- Во всяком случае викинги тут ни при чем, - усмехнулся он. - И нелепо говорить о народах, которые будто бы дошли сюда по сухопутным мостам. Каждый геолог знает, что в полинезийской области океана таких мостов не было. Речь может идти о мореплавателях из безлесной страны, где было заведено использовать для строительства камень и высекать статуи. Полинезийцы вышли из лесистых краев и были мастерами резьбы по дереву. Они вырезали тотемные столбы, украшали резьбой носы своих пирог. Конечно, и они умели делать орудия или фигурки из небольших камней, но никто не видел, чтобы полинезиец врубался в горный склон и вытесывал монолитные изваяния. Никто. Да и сами они не приписывают себе таких подвигов. Может быть, кто-нибудь из вас хочет попробовать?

Я согласился, что это непросто. К тому же тут нужно было не только большое искусство, но и традиция. Ни один европейский народ каменного века не затевал ничего подобного. В Африке только в стране фараонов найдешь сходные примеры.

Алетти прервал нашу беседу, сказав, что нас приглашает в гости второй белый житель Пуамау. Мы чуть не забыли о его существовании, а пришли к нему в дом и увидели симпатичного маленького француза с густыми бровями и длинными висячими усами. Генри Ли представил его предельно коротко: "Мой друг". У них было заведено до поздней ночи сидеть и толковать о политике, искусстве, науке. В минуты разногласий француз набивал ноздри нюхательным табаком и стучал кулаком по столу: уж он-то знает мир, ходил шеф-поваром на роскошной яхте, охотился на медведей в Канаде, пас овец в Новой Зеландии, искал золото на Аляске!

Маленькая хижина старого чудака напоминала карточные домики нашего детства. Нам пришлось пригнуться, чтобы войти в самодельный дворец, крыша которого была сделана из снопов соломы, а стены - из ящиков и плавника. Конура конурой, но сколько же в ней поместилось хитроумных устройств! Дернет гордый улыбающийся хозяин за веревочку или повернет гвоздь - жди какого-нибудь чуда. Пора ложиться спать - тянет за одну веревку, собрался закусить - тянет за другую: и койка, и стол складные. Не сходя с места, он мог дотянуться до всех тайников и приспособлений. Дернешь не ту веревочку на тебя сверху спускается седло. Или вдруг открывается ящик с чудесным свежим хлебом. Француз сам пек хлеб в жестяной печи между столом и койкой.

Все не могли одновременно уместиться внутри, так что нам пришлось осматривать лачугу по очереди. Затем Генри Ли повел нас обратно в свой просторный коттедж, и француз пошел вместе с нами, неся под мышками по заманчиво пахнущему горячему караваю. До самой смерти не забуду я этого человечка из ларчика. Обернувшись, я еще раз посмотрел на окруженную аккуратным огородом необычную конурку с бамбуковым полом и соломенным потолком. Рядом с высоченными кокосовыми пальмами она казалась особенно маленькой. В ней заключалось все достояние французика, но я в жизни не встречал среди белых более довольного и по-настоящему счастливого человека.