Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

В Городе Константин собирал силы, готовясь к войне, теперь казавшейся неизбежной, и рассылая вестников на Запад со все более неотложными просьбами. Он отправил послание к братьям, Фоме и Димитрию, в Морею и умолял их немедленно прибыть в город. Он обещал отдать во владение чрезвычайно обширные территории всякому, кто пришлет помощь: венгру Хуньяди он предложил на выбор Селимбрию или Месембрию на Черном море, Альфонсу Арагонскому и Неаполитанскому — остров Лемнос. Он обратился с просьбами к генуэзцам с острова Хиос, к Дубровнику, Венеции и, наконец, вновь к папе. Реальная помощь вряд ли ожидалась, но европейские государства наконец начали осознавать, хотя и с неохотой, что на Константинополь пала зловещая тень. Последовал интенсивный обмен дипломатическими нотами. В марте папа Николай V убедил императора Священной Римской империи Фридриха III отправить Мехмеду решительный, но пустой ультиматум. Альфонс Неаполитанский отправил флотилию из десяти судов в Эгейское море, однако затем отозвал ее обратно. Генуэзцы были встревожены угрозой, нависшей над их колонией в Галате на Черном море, однако не могли предоставить реальную помощь. Вместо этого они приказали подесту (мэру) Галаты заключить сколь возможно более выгодное соглашение с Мехмедом на случай, если Город падет. Венецианский сенат также дал двусмысленные указания своим командирам в Восточном Средиземноморье: они должны были защищать христиан и в то же время не оказывать сопротивления туркам. Еще до того, как строительство «Перерезанного горла» завершилось, в Венеции понимали: Мехмед угрожает ее черноморской торговле. Вскоре венецианские шпионы прислали подробные карты опасной крепости с ее артиллерией. Проблема становилась все более насущной. Сенат на голосовании в августе без труда «провалил» предложение предоставить Константинополь его судьбе, однако никаких решительных действий в его поддержку не последовало.

Вернувшийся в Эдирне Мехмед либо предугадал, либо узнал об обращении Константина к своим братьям в Морее — и быстро сделал свой ход, стремясь остановить их. 1 октября 1452 года он приказал своему пожилому военачальнику Турахан-бею двинуть армию на Пелопоннес и атаковать Димитрия и Фому. Он опустошил сельскую местность, продвинувшись далеко на юг, в результате чего возвращение войск назад в Константинополь стало невозможным. Тем временем поставки зерна с Черного моря начали иссякать. Осенью в Венецию отправилось новое посольство. Ответ сената от 16 ноября был таким же неопределенным, как и раньше, однако в скором времени внимание венецианцев оказалось приковано к событиям на востоке.

К ноябрю капитаны итальянских кораблей, курсировавших между Черным морем и Средиземноморьем, оказались перед затруднительным выбором: нужно было либо уплачивать таможенные пошлины в «Перерезанном горле», либо игнорировать это требование и подвергаться опасности. Сила течения была такова, что корабли, плывущие вниз по проливу, имели неплохой шанс проскочить «контрольный пункт», прежде чем по ним будет открыт огонь из прибрежных орудий. 26 ноября венецианский капитан Антонио Риццо спускался по Босфору с грузом продовольствия для Города. Приблизившись к замку, он решил рискнуть. С берега раздались предупредительные окрики и требования спустить паруса, но он проигнорировал их и увеличил скорость. Над водой прогремел залп орудий; громадное каменное ядро попало в неукрепленный борт галеры и разбило его на куски. Капитану и тридцати уцелевшим членам экипажа удалось добраться до берега на маленькой лодке. Там их быстро схватили, заковали в цепи и отправили в город Дидимоткон близ Эдирне, где им суждено было испытать на себе последствия ярости султана. Пока моряки томились в темнице, посол Венеции в Константинополе поспешно отправился ко двору правителя просить пощадить их жизни. Однако он опоздал. Мехмед решил преподать венецианцам урок. Большинство пленных казнили. Самого Риццо «пронзили колом через задний проход». Затем все тела оставили гнить за городскими стенами в качестве предостережения непокорным. «Я видел их спустя несколько дней, прибыв туда», — вспоминал греческий хронист Дука. Кое-кого из моряков вернули в Константинополь, чтобы новость наверняка дошла до Города. Кроме них, в живых остался еще один человек: Мехмеду понравился сын секретаря Риццо, и он поместил мальчика в свой гарем.

Столь жестокая демонстрация возымела желаемый эффект. Она ввергла население Константинополя в настоящую панику. На данный момент, несмотря на миссии, отправленные Константином, не было ни малейшего признака реальной помощи от Запада. Лишь папа мог подняться над царившими в Европе меркантильными интересами фракций, над династической враждой и войнами и призвать к помощи во имя христианства. Однако папство и само было вовлечено в непростой, уже давно продолжавшийся спор с православной церковью, бросавший тень на все подобные начинания. Все вместе взятое могло практически свести на нет возможности Константина оказать эффективное сопротивление.

Храм Святой Софии.

Что касается главного источника затруднении, испытываемых Константином, пытающимся получить от Запада помощь и организовать эффективную оборону города, то его можно связать с драматическим инцидентом, произошедшим летним днем почти четырьмя веками ранее — хотя причины его были еще более давними.

16 июля 1054 года, примерно в три часа пополудни, когда клир в храме Святой Софии готовился к дневному богослужению, три прелата в полном облачении вошли в собор через один из главных западных входов и двинулись прямо к алтарю под пристальными взглядами членов общины. То были кардиналы католической церкви, посланные из Рима папой для участия в теологических диспутах с братьями на востоке. Их возглавлял некий Гумберт из Мармутье. Они пробыли в Городе некоторое время, однако в тот день после долгих и тяжело протекавших переговоров потеряли терпение и перешли к решительным действиям. В руках у Гумберта находился документ, которому суждено было взорвать единство христианского мира. Войдя в святая святых, он положил буллу, содержавшую отлучение, на главный алтарь, круто повернулся и вышел. Стуча каблуками, заносчивый кардинал вернулся на сияющий дневной свет, отряс прах с ног своих и провозгласил: «Пусть Господь увидит и рассудит». Один из священников, бывших в церкви, выбежал на улицу вслед за Гумбертом, размахивая буллой, и умолял взять ее обратно. Тот отказался и ушел, оставив документ лежать в пыли. Через два дня кардиналы отплыли назад в Рим. На улицах начались кровавые столкновения на религиозной почве. Они прекратились лишь после того, как над папской делегацией была произнесена анафема. Оскорбительный документ публично сожгли. Этот инцидент положил начало процессу, получившему в истории наименование Великой Схизмы. Он нанес глубокие раны христианскому миру: анафему отменили в 1965 году, но рубцы остались до сих пор. А для Константина зимой 1452 года они породили сложнейшую проблему.