Элизабет Херинг - Ваятель фараона

Наконец появляется Маи. Все встают. Первым вскакивает на ноги Уна. Он склоняет голову низко к земле. Это выглядит так, словно он собирается облобызать ноги верховного управителя.

Маи не обратил, однако, никакого внимания на такое подобострастие: все это было для него достаточно привычным. Но он сразу же увидел Тутмоса, хотя тот стоял у стены и лишь слегка склонил голову.

- А, это ты, главный скульптор! Ты принес с собой модель моей статуи! Это меня радует. Иди сюда!

- Нет, модель еще не совсем готова, - сказал Тутмос, усаживаясь против верховного смотрителя.

- Но, значит, ты все же начал eel Хорошо, очень хорошо! - И Маи засмеялся, показывая остатки своих зубов.

- Но я пришел к тебе с просьбой... - сказал Тутмос.

- "С просьбой"? Всегда готов ее выполнить. Какую только просьбу своего друга не выполнит Маи!

- Речь идет об Уне, моем шурине, человеке, который умеет читать и писать.

- "Читать и писать"? Замечательно! Такие люди всегда нужны!

Теперь очередь была за Уной, и он немедленно вступил в разговор:

- Не только на языке нашей страны, но и на языке Аккада...

Уна произносит эти слова просто, как бы про себя, но в них сквозит чувство собственного достоинства. Слова эти произвели на Маи заметное впечатление. Он поднялся с места, прошелся взад и вперед по комнате, пошевелил пальцами, соединил руки, и по его лицу стало видно, что он обдумывает какую-то мысль. Наконец Маи спросил:

- Ты принес мне вести от Абы?

Тутмос вздрогнул, как от удара бичом. Что может иметь общего Уна с этим развратником, который истязал его сестру?

Уна, которого нисколько не удивил этот вопрос, спокойно ответил:

- Да, я привез письмо из Нехеба и прочту его тебе. - Произнося эти слова, Уна повернулся так, чтобы Тутмос не мог увидеть знака, который он подал глазами верховному управителю.

- Ты собираешься подождать здесь своего шурина? - спросил Маи Тутмоса. - Я ведь знаю, твое время очень дорого, поэтому не удивляйся моему вопросу.

Тутмос сразу же понял намек и распрощался. На обратном пути его мучила одна и та же тревожная мысль, хотя он и не мог бы выразить ее словами.

Уна вернулся, когда на небе уже появились звезды. Обычно Тутмос, Эсе и Тени ужинали вместе с подмастерьями, а жена Птаха наблюдала за служанками, подававшими блюда. На этот раз стол был накрыт в жилой комнате. Наблюдала за порядком и готовила блюда сама молодая хозяйка.

- Так вкусно, словно я у себя дома! - сказал Уна, протягивая руки к новым яствам.

Тутмосу не нужно было задавать ему никаких вопросов. Не отрываясь от еды, рассказал Уна об Абе. Тот оказался родственником Маи и управлял царским имением в Нехебе. Уна выполнял некоторые его поручения, поскольку занимал там должность писца налогового управления.

- Значит, это не тот Аба, который бесчинствовал в Оне?

- О, огради нас от него небо! Я слышал о нем только плохое. Правда, в Оне мне не пришлось побывать вновь, и, к счастью, Абу я никогда не видел. Но до меня доходили слухи, что его уже больше нет в Оне.

- Ну, а как там, в Нехебе?

- Что там должно быть? Там больше не почитают ни местную богиню Нехбет, ни ее супруга Тота, ибо Атон уже проник в сердце местных жителей.

- Вот как? В самом деле? - обрадованно спрашивает Тутмос.

Эсе подливает брату вино. Ее взгляд, полный нежности, переходит с одного мужчины на другого.

Ложась спать, она сказала Тутмосу:

- Я так рада, что приехал Уна. Я знаю, ты его полюбишь. Он такой хороший.

Тутмос не стал сдерживать сердечных излияний своей жены, и она продолжала:

- Когда я была маленькой и он дразнил меня, я часто плакала, но он не хотел меня обижать, а когда отец бил меня, брат всегда утешал меня украдкой.

Не приходилось сомневаться в том, что верховный управитель доволен Уной. Чуть ли не каждый день он что-нибудь присылал ему: зерно и мясо, птицу, фрукты и вино. Однако шурин как будто и не собирался обзаводиться собственным домом. Работал он у Маи очень недолго и через несколько недель перешел в канцелярию, возглавляемую Туту.

Тутмос попытался выяснить, не поссорился ли Уна с верховным управителем.

- Ну, что ты! - ответил Уна. - Но Туту - это "главные уста царя". Обо всем, что говорят послы чужеземных стран, он сообщает во дворец, куда он вхож всегда. Сам Маи считает, что мне полезнее служить у Туту и просто жалко использовать меня на должности, связанной лишь с налогами.

- Значит, теперь твое положение позволяет тебе взять жену? - спросил Тутмос.

- Да, но я должен буду много путешествовать. Что же будет делать моя жена одна?

Тутмосу не приходилось жаловаться: Уна приносил в дом гораздо больше того, что он мог съесть. Правда, иногда он принимал у себя некоторых чужеземцев, посещавших новую царскую столицу. Но, в конце концов, разве дом его не достаточно велик, разве не радуется присутствию брата Эсе, разве его сын не учится у него иностранным языкам, что никогда не повредит ребенку? Разве не отдыхает он сам, слушая болтовню Уны, когда усталым возвращается из своей мастерской? И когда Уна, уехав во второй раз, долгое время отсутствовал (он был прав, когда говорил, что часто будет в отлучке), Тутмос почувствовал, что ему явно чего-то не хватает. Он сказал об этом Эсе, и та, прижавшись к мужу, прошептала:

- Я так и думала.

8

Из прежней царской столицы пришла весть о кончине царя Небмаатра. Смерть его, о которой скорбели, вызвала в то же время вздох облегчения: уже многие годы фараон лежал пораженный неизлечимой болезнью, словно погребенный заживо. Теперь он освободился от мучений и покинул давно ставший ему в тягость мир.

Вскоре после смерти фараона другое событие взволновало город: его вдова, Тэйе, мать Эхнатона, объявила о своем намерении посетить Ахетатон. Спешно стали сооружать часовню "Сень солнца", такую же, как у Нефертити и Меритатон. Там, покачивая своими прекрасными руками систры и произнося вечерние молитвы, провожали они на отдых лучезарного бога.

Ипу получил задание украсить изображениями эту часовню царицы-матери, и Тутмос не преминул навестить его там.

- Ты все еще в тревоге, - сказал Тутмос, пристально посмотрев другу в глаза. - Ты опасаешься, что вера в Атона недостаточно утвердилась в стране. А вот теперь мать нашего Доброго бога, которая долго колебалась, поддерживает дело своего сына.

Ипу ничего не сказал в ответ. Он не хотел отвлекаться от работы. Контуры изображений, призванных увековечить посещение высокой гостьей храма Атона, были уже набросаны. В праздничной процессии шествует Тэйе рядом со своим царственным сыном. Ее лицо обрамлено париком, увенчанным короной из перьев, из которой поднимается солнечный диск, охваченный длинными рогами. Слуги с опахалами сопровождают царственных особ. А поодаль ждет их свита: стражи, слуги, колесничий, знаменосцы. Там же написал Ипу славословие царице-матери: "Это она существует в доброте", "Госпожа этого храма", "Да будет она жива веки вечные!".