Сергей Кремлев - Россия и Япония: стравить!

Америка исподволь готовилась к тому решающему периоду войны, когда ей придется «лично» вступить в нее.

Тут было не до Китая, тем более что, хотя Япония и предприняла некоторые практические шаги по реализации требований, вскоре после окончания войны те же Штаты ей здорово в том помешали.

Однако позиции Японии уже укрепились — так или иначе. Это проявилось и в том, что даже дяде Сэму пришлось посчитаться с ней и на Парижской мирной конференции, проходившей в 1919 году в Версале, передать германские права на Шаньдунскую провинцию не Китаю (в состав которого эта формально арендуемая провинция входила), а Японии.

И КИТАЙ, и Япония были в Версале представлены равным числом делегатов — по пять. Во главе китайской делегации был министр иностранных дел Лю Чен-сян, а японской — член «генро» и дважды премьер Сайондзи.

Китайцы добивались возвращения их собственной территории и доказывали, что Шаньдунский полуостров, на котором живет 30 миллионов китайцев (то есть по числу — половина населения тогдашней Японии), — исконно китайская территория, да еще и родина Конфуция. Было это чистейшей правдой, однако Сайондзи с коллегами упрямо твердили, что Шаньдун «отвоеван» у Германии — ныне побежденной, и они от «своего» не откажутся.

Японцы напирали на «жертвы», понесенные ими во имя «общей победы». (В скобках сообщу читателю, что Япония потеряла за всю войну 300 (триста!) солдат и офицеров (хотя есть данные, увеличивающие эту цифру до «целой» тысячи.)

«Белая» Антанта возражать своему «желтому» союзнику хотя и возражала, и противодействовала, но далеко не всегда добивалась своего.

Успех всегда опьяняет японцев, как вино, — они сами в том признаются и своеобразно подтвердили это в Версале... Государственный секретарь США Лансинг тогда обратился с просьбой к одному из японских представителей на конференции барону Макино:

— Господин Макино, я прошу вас как-то смягчить «шаньдунский» удар для Китая!

— То есть?

— Ну, вы могли бы выступить с каким-либо формальным доброжелательным заявлением.

— Каким?

— Собственно, — Лансинг протянул к. Макино руку, в которой был зажат лист бумаги, — мы тут совместно набросали проект...

Макино смотрел на Лансинга бесстрастно и молчал, а Лансинг продолжал его уговаривать:

— Еще лучше, если вы дополнительно увидитесь с Лю Чен-сяном. Макино пожал плечами, а Лансинг пояснил:

— Такой шаг был бы повсюду встречен с величайшим одобрением и поднял бы престиж Японии!

— Повсюду?

— Да! И прежде всего — в Китае, где иначе горькое разочарование и возмущение может вылиться в насильственное сопротивление вам по всей стране!

— По всей стране? — презрительно повторил Макино. — А разве Китай представляет собой нечто единое как государство?

— ?!

— Нет, господин Лансинг, я очень внимательно выслушал вас и высоко ценю ваши искренние усилия, но...

— Но?

— Но я не могу предпринять такую акцию и сразу скажу, почему...

— Почему же? — не выдержал Лансинг.

— Потому, что я опасаюсь возмущения... — тут Макино сделал голосом нажим, — японского общественного мнения.

Надо сказать, что такое поведение Макино было запрограммировано самими Штатами.

За полтора года до этого «версальского казуса», 2 ноября 1917 года, тот же Роберт Лансинг обменялся с экс-министром иностранных дел Японии, главой специальной японской миссии в Вашингтоне Кикудзиро Исии нотами, где США и Япония взаимно определяли свою политику в Китае. Признавая «особые интересы» Японии в Китае тогда, когда Япония уже аннексировала Шаньдун и базу Циндао, Америка фактически согласилась с этим японским захватом. Япония же вновь подтверждала согласие с политикой «открытых дверей».

Маленький инцидент вокруг соглашения Лансинга — Исии хорошо иллюстрировал всю американо-японо-китайскую интригу.

Опубликование соглашения намечалось на 7 ноября. Но уже 4 ноября Япония без ведома США передала тексты нот в МИД Китая. Китай тут же заявил, что не признает никакого соглашения, заключенного относительно Китая другими странами.

Но что значили протесты Китая тогда и чуть позже — в Версале? И Шаньдун остался за Японией.

(Что занятно, замечу я в скобках!) Штаты в конце концов отказались подписывать Версальский договор, мотивируя этот шаг своим несогласием с передачей Шаньдуна японцам.

«Ну, что тут скажешь?!» — приходится повторить автору уже в который раз...

ЛАНСИНГ и Исии обменивались нотами после Октября 1917 года, и этот великий русский Октябрь не в последнюю очередь стал причиной взаимной американо-японской сговорчивости. Россия, Америка, Япония и Китай тут спутывались вновь в противоречивый «дальневосточный» клубок...

Не «дружить» вместе против Китая Япония и Америка не могли, хотя пределы такой «дружбы» не могли не быть ограниченными. Как писал в 1918 году из Токио барон Будберг: «Вся задача Японии в том, чтобы поддерживать в Китае беспорядок и пытаться раздробить его на составные и враждующие части».

По тем временам такой Китай устраивал и США.

Но, как замечал опять же Будберг: «Здоровый и могучий Китай — это конец Японии как промышленной и военной силы».

И в этом смысле такой Китай тоже был бы для Америки не так уж и плох. Ведь такой Китай избавлял бы ее от японского конкурента. Правда, здоровый и могучий Китай сам становился бы конкурентом США. Американо-японо-китайская интрига была поэтому вариантной, неоднозначной.

А вот с Россией (и тем более — с Советской Россией) все было просто и однозначно. Здоровая и могучая Россия не нужна была Америке ни с какой стороны.

Японии же...

Дальновидно мыслящей Японии нужна была, конечно, сильная Россия... И люди дальновидные, да и просто лояльные к России, в Японии времен Первой мировой войны были. В истории этой войны есть одна малоизвестная (из, естественно, великого их множества) и волнующая деталь. На русско-германском фронте действовал небольшой отряд японского Красного Креста. Да, именно так — отряд Красного Креста из буддистской и синтоистской Японии. Но в данном случае, из Японии православной...

Вот они передо мной на старом снимке — семь трогательно сосредоточенных японских сестер милосердия, а за ними — пять японских врачей-офицеров в кителях русского образца и высокий японец в православной рясе и с русским наперсным крестом — священник. Этот снимок, эти лица, эти взгляды пробирают меня до глубины души.

Простые люди всегда человечнее элиты... Даже внешне прекрасные лица кровных аристократов всех национальностей претят мне как мертвенный глянец на «лицах» восковых манекенов — в них нет жизни и борьбы...

Но почему-то, глядя даже на, казалось бы, открытые и улыбающиеся лица простых англосаксов или французов, я не часто испытываю чувство душевного родства и единения с ними... Зато как часто я испытывал его, глядя на лица немцев — даже одетых в форму вермахта... Даже в нее! Даже с этими молодыми ребятами, вышедшими из пекла Курской битвы, хочется дружить, а не враждовать! Даже с ними... Потому что в них есть искренность...