Андрей Буровский - Евреи, которых не было. Книга 2

Ну и еще — желание быть со своим народом. Евреи ведь ехали в Советскую Россию и много после установления советской власти. В 1926 году перебрался из Литвы в нашу многострадальную страну отец шумного публициста Померанца — пылкого ленинца в 1960-е годы, патологического ненавистника русского крестьянства до сих пор — Соломон Померанц. Уж, наверное, он был не один.

Что, собственно, означают слова: «Большевики взяли власть»? Ровно одно — что в конце 1917 года большевики захватили власть в Петербурге и в Москве. И только. А Российская империя лежала фактически безвластная, можно сказать, без правительства.

Тогда же на национальных окраинах и в области Войска Донского стали возникать местные органы самоуправления, хоть как-то брать в руки хоть какую-то власть. На юге и в Сибири начали формироваться будущие белые армии, а множество российских дворян и интеллигентов засобирались за рубеж.

А большевики столкнулись с проблемой, о которой вряд ли думали раньше: с ними попросту никто не хотел сотрудничать. Что стоит хунта, захватившая власть, если у нее нет ни управленческого аппарата, ни полиции, ни армии? Чиновники не хотели выполнять своих прямых обязанностей, чтобы не работать на узурпаторов, и никакие декреты, грозившие смертной казнью за саботаж, никакие Чрезвычайные комиссии не могли тут ничего изменить. В конце концов, чиновник может сидеть в своем кресле весь положенный рабочий день, усердно скрипеть пером и звонить по телефону… Но при этом он будет работать так, что лучше бы он этого не делал.

Большевики, хотят они этого или нет, вынуждены формировать новый аппарат управления государством. Чиновников им надо много, гораздо больше, чем было в старой Российской империи, — уже потому, что их государство берется управлять такими областями жизни, в которые царская Россия и не думала никогда лезть, — хотя бы тщательный контроль за производством и потреблением произведенной продукции. Механизм рыночной экономики крутится сам; если надо распределять все на свете, приходится заводить целые управления этих распределяющих. А образованный слой к большевикам на службу не шел! Русские европейцы были совершенно едины с еврейскими европейцами в этом упорном нежелании работать на творящееся безумие. Да и «эксперименты», приводящие в такой восторг престарелого господина Померанца, вызывали у них не так много положительных эмоций.

И «…когда после Октября русская интеллигенция в массе отказалась сотрудничать с большевиками… решительные и цепкие ленинцы обратились за помощью к евреям, энергичным, смекалистым, способным и дотоле униженным, подавленным, затоптанным чертой оседлости и иными „еврейскими законами“.

Миллионам жителей гнилых местечек, старьевщикам, контрабандистам, продавцам сельтерской воды, отточившим волю в борьбе за жизнь и мозг за вечерним чтением Торы и Талмуда, власть предложила переехать в Москву, Петроград, Киев, взять в свои нервные, быстрые руки все, выпавшее из холеных рук потомственной интеллигенции, — все, от финансов великой державы до атомной физики, от шахмат до тайной полиции. Они не удержались от Исаакова соблазна, тем более, что в придачу к чечевичной похлебке им предложили строить „землю обетованную“, „новое Царство Божие на Земле“, сиречь Коммунизм, которое являлось вековой мечтой народа. Кто имеет право осудить их за это историческое заблуждение и историческую расплату с Россией за черту оседлости и погромы, — кто, кроме нас, их горько раскаивающихся потомков?» [3, с. 44–45].

Ну, допустим, и судить, и осудить имеют право многие: например, потомки тех, кого эти обладатели «нервных, быстрых рук» пытали и убивали для достижения своих целей, — а таких людей в современной России десятки миллионов человек.

Но в главном автор прав: большинство евреев 1918 года пошли на службу к больщевикам. Кто — для карьеры, кто — истово веря в их цели, кто — увидев в большевиках «свою», еврейскую власть. Но пошли. И раскаиваются в преступлениях предков далеко не все потомки.

Большинство-то ведь и по сей день объясняет свои несчастья, никак не анализируя собственные грехи, сваливая все на то, что Россия — «страна с сильной традицией враждебности к евреям» [124, с. 264].

А тогда, в 1920 году, руководитель Евсекции Интернационала С. Диманштейн рассказывает, что он обратился к Ленину с просьбой запретить листовку Горького: листовка содержала такие похвалы евреям, что возникало впечатление — «революция держится на евреях, и в особенности на их середняцком элементе». На что Диманштейн получил разъяснение, что для «дела революции» и правда оказалось очень важным, что во время войны много евреев было эвакуировано вглубь России, и «значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в нужный момент» [125, с. 264–265].

Уинстон Черчилль, выступая в палате представителей 5 ноября 1919 г., сказал: «Нет надобности преувеличивать роль, сыгранную в создании большевизма и подлинного участия в русской революции интернациональных евреев-атеистов. Более того, главное вдохновение и движущая сила исходят от еврейских вождей. В советских учреждениях преобладание евреев более чем удивительно. И главная часть в проведении системы террора, учрежденного ЧК, была осуществлена евреями и в некоторых случаях еврейками. Такая же дьявольская известность была достигнута евреями в период террора, когда Венгрией правил еврей Бела Кун».

Так что все верно, только не все дело в том, что у большевиков возник дефицит кадров… Есть еще по крайней мере два существеннейших обстоятельства, и первое из них — это уничтожение основ еврейской экономики за время Гражданской войны. Действительно, пока армии и банды носились по несчастной стране, частная торговля практически сошла на нет, а городская жизнь оказалась совершенно дезорганизована.

«Наибольшая часть русского народа частью осталась на земле, на своих корнях, частью туда вернулась. Евреи на земле не сидели и туда вернуться не могли. Они жили в городах, и в городах была уничтожена главная хозяйственная опора их существования» [106, с. 110].

То есть, попросту говоря, евреям стало нечего есть, и чем дальше раскручивался маховик Гражданской войны, чем хуже и страшнее становилось, — тем хуже делалось именно им. Вот исторический парадокс! Колоссальные бедствия навлекли на сородичей как раз те евреи, которые стремились свергнуть царизм, — в числе прочего, и чтобы принести несказанные блага своему горячо любимому народу. «Все еврейство в целом… настолько себя с ней (с революцией) отождествляет, что еврея — противника революции всегда готово объявить врагом народа» [49, с. 74].