Лев Гумилев - Монголы и меркиты в XII в.

У Борджигинов «сине-зеленые (pers) глаза» или «темно-синие, где зрачок окружен ободком» [20]. Итак, мутация проявилась не только не психике, но и на деталях наружности Борджигинов, что снимает сомнение в ее наличии [21]. А какова была ее роль – увидим ниже.

Ареал пассионарного толчка всегда ограничен [22]. В нашем случае он охватил Приамурье, Уссурийский край и восточное Забайкалье. Восточные соседи монголов – чжурчжэни обратили клокотавшую в них энергию на юг и овладели Северным Китаем до р.Хуай. Западные соседи монголов в долинах Селенги и Ангары оказались вне пределов действия толчка, захватившего монголов и татар в междуречье Онона и Керулэна. Приняв этот тезис, мы можем легко объяснить подъем активности восточных кочевников, обитавших в степях менее обильных, чем их западные соседи. До сих пор этот факт не находил объяснения в литературе вопроса, но без введения понятия «биосфера» удовлетворительного объяснения и нельзя было найти. [23]

Перейдем к истории монголов. Темп ее был поразительно быстрым. Хабул родился около 1100 г., т.е. восемь поколений прожило и умерло за 130 лет. Это значит, что монголы воспроизводили потомство в 16 – 18 лет, после чего быстро уступали место молодежи. Конечно, тридцатилетних воинов не списывали в запас по старости, но, видимо, редкие мужи доживали до этого возраста. Они гибли в постоянных войнах, успевая лишь зачать сыновей, тоже обреченных на раннюю гибель. И если при столь неблагоприятных условиях монгольский этнос не исчез и не стал подневольным племенем у сильных соседей, то значит, монголы имели силы и способности к сверхнапряжениям, благодаря чему они шли от победы к победе. Именно эти качества мы определяем как последствия возникшей пассионарности в инкубационном периоде возникающего этноса. В начале XII в. монгольский этнос стал уже фактом Всемирной истории, так что жертвенность юных предков, имена которых не сохранились, принесла свои плоды.

Пассионарный толчок коснулся не только чжурчженей и монголов. Он не мог не затронуть их соседей, обитавших в его ареале. Татары, жившие южнее Керулэна, и кераиты, кочевавшие по берегам Толы, также испытали подъем пассионарного напряжения. На беду географическое положение их было не столь благоприятно, как у монголов. У них был мощный и неприятный сосед – киданьская империя Ляо. С 1100 г. в степи шла постоянная война между кочевниками (кидани их называли – цзубу) [24]и регулярными войсками, причем последние, имея тылы и базы в крепостях, не могли не победить.

В этой войне многие народившиеся татарские пассионарии сложили головы, но успели перед этим оставить потомство, которое дождалось часа гибели ненавистного Ляо. Следуя принципу – «враги наших врагов – наши друзья», татары подружились с чжурчжэнями, победившими киданей. Это была крайне близорукая политика, потому что чжурчжэни, заместив киданей по функции, унаследовали и их политическую линию – борьбу с Великой степью. Чжурчжэньские «Алтан-ханы» (титул, обозначавший «золото» и эквивалентный китайскому Кинь, совр. Цзинь) не любили татар, но использовали их против кераитов и монголов, которых татары рассматривали как естественных соперников за право господствовать над степью.

К политической вражде добавилась еще религиозная. В 1009 году кераиты приняли христианство по несторианскому исповеданию. Несколько раньше монголы обратились в тибетскую религию бон, почитание солнечного божества Митры, покровителя верности и доблести+24. А татары, подобно своим союзникам полюбили индийское учение шаманов, которых они называли тюркским словом – кам. Энергия пассионарного напряжения, одинаковая во всем своем ареале, привела к образованию из аморфной массы кочевников трех оригинальных систем, война между которыми была неизбежна.

Уже в 1122 г. господство в восточной части Великой степи делили монголы и татары, а победоносные на других фронтах чжурчжэни заняли наблюдательную позицию [25]. Затем, в 1129 г., когда чжурчжэньский корпус, преследовавший отступавших на запад киданей, выдвинулся в степь, монгольский глава Хабул-хаган объявил чжурчжэням войну, чем остановил их войска и принудил их вернуться в Китай, чтобы избежать столкновения. Осторожный император Укимай предпочел не приобретать врага на севере в то время, когда его лучшие войска сражались с китайцами и тибетцами [26]. Он даже попытался договориться с Хабул-хаганом и пригласил его в свою столицу. Но монгольский вождь вел себя грубо и неуступчиво; не доверяя чжурчжэням, он во время дипломатического пира постоянно выходил из-за стола, чтобы отрыгнуть пищу, потому что боялся отравы. Тем не менее, Укимай запретил арестовать его, справедливо считая, что нового хана монголы найдут, а войско их от потери нескольких человек не станет менее грозным [27].

Но после смерти Укимая в 1134 г. на престол вступил Холу, человек несдержанный и злопамятный. Он послал в степь лазутчиков, чтобы поймать Хабул-хагана, что они и сделали, застав его в пути. Но пока они везли хана на расправу, его родственник, у которого лазутчики остановились на отдых, заподозрил недоброе и сменил лошадь Хабула-хагана на белого жеребца. Хабул нашел удобный случай, пустил этого не усталого скакуна в мах и ускакал домой, а преследователей убили его родичи [28].

И тогда, в 1135 г. пошла настоящая война. В 1139 г. монголы наголову разбили чжурчженей при горе Хайлинь [29], местоположение которой неизвестно. В 1147 г. чжурчжэни вынуждены были просить мира, и согласились уплачивать монголам дань. Но договор не был соблюден, а мир был недолог.

Одновременно шла война на западной окраине монгольских земель. Там неукротимые меркиты отвечали набегом на набег, ударом копья – за удар [30]. Эта война, где обе стороны руководствовались понятиями кровной мести и коллективной ответственности, не могла кончиться до тех пор, пока хоть один из сражающихся сидел в седле. Забегая вперед, скажем, что она затянулась на восемьдесят лет.

Но еще хуже оказалось на юго-востоке, с татарами. Случилось, что к тяжело заболевшему шурину Хабул-хагана вызвали кама (шамана) от татар. Тот не смог вылечить больного и его отправили назад. Но родичи покойного решили, что кам лечил недобросовестно, поехали за ним и избили до смерти. Так возникла новая вендетта: кровь за кровь... и война до полного истребления противника [31].

Читателю может, да и должно показаться странным, что монголы, меркиты и татары меньше всего руководствовались соображениями экономической выгоды. Но и монголам XII в. показалось бы удивительным, что можно отдавать жизнь ради приобретения земель, которых так много, ибо население было редким, или стада овец, потому что их следовало быстро зарезать для угощения соплеменников. Но идти на смертельный риск, чтобы смыть обиду или выручить родственника, – это они считали естественным и для себя обязательным. Без твердого принципа взаимовыручки малочисленные скотоводческие племена существовать не могли. Этот принцип лег в основу их адаптации к природной и этнической среде в условиях растущего пассионарного напряжения. Не будь его, монголы жили бы относительно спокойно, как например, эвенки севернее Байкала. Но пассионарность давила на них изнутри, заставляла приспосабливаться к этому давлению и создавать вместо дискретных, аморфных систем корпускулярные, т.е. новые этносы и жесткие – общественные формы родоплеменных организаций, или улусов, нуждающихся в правителях – хаганах. Началось рождение государств.