Лев Гумилев - Художественное наследие народов Древнего Востока

Выдающийся английский археолог XX века Гордон Чайлд написал в одной из своих книг: «Полтора века тому назад история человечества, если не считать ее мифологического вступления, охватывала приблизительно 3000 лет. И по отношению по меньшей мере к половине этого промежутка времени ее кругозор был строго ограниАльпами, горами Иудеи и Сахарой. Она опиралась исключительно на письменные тексты и для большинства людей представляла собой перечни королей и сражений, политических переворотов и богословских споров».

За последние полтора века, а особенно за последние десятилетия стала очевидной определенная изученность истории и культуры древнего Востока, очевидна и для читателей, для которых история не является специальностью. В изучении истории и культуры стран Востока принимали участие рапные ученые. Археологи открывали материальные остатки цивилизаций, филологи изучали новые письменные источники, историки искали закономерности развития культуры и общества, этнографы – живые традиции, в которых прятались прежние формы жизни. В дальнейшем к ним присоединились географы, ландшафтоведы, которые показали, в каких географических условиях, не остававшихся всегда одними и теми же, протекала хозяйственная и культурная деятельность человеческих коллективов, древних народов.

Таким образом, представители многих отраслей науки приложили свою руку к тому, чтобы культура, искусство стран Востока стали понятны, доступны и необходимы всем людям. В этом им помогали искусствоведы и культурологи, изучившие и описавшие в многочисленных трудах и путеводителях предметы искусства, вещи, архитектурные памятники, а также идеи, владевшие людьми, которые творили искусство.

Сопоставляя периоды расцвета и упадка искусства с фактами истории Востока, можно заметить их прямую связь. Каждый народ оригинален и неповторим, значит, и создаваемое им искусство несет черты самобытности. Иными словами, искусство обязательно входит в сферу деятельности любого народа и тем самым характеризует его наклонности, возможности, духовные горизонты и историческую стадию его развития.

Много и справедливо говорится о социальном базисе искусства. Но наряду с ним существует и этническая обусловленность искусства, которая с все большим интересом изучается в последние два десятилетия на примере народов Востока. Китайские пагоды не всегда похожи на индийские храмы, хотя в основе своей они имеют много общего, а персидские миниатюры на изображения грозного тибетского «хранителя закона» – быкоголового, многорукого, попирающего нагие тела врагов.

Что создает такие различия? Пространство и время, т. е. ландшафт и эпоха, – именно эти две составляющие определяют направление развития народа, вплетающего свою национальную историю в поток мировой истории. И дело не в том, что в произведениях искусства того или иного народа воплощаются документально точно пейзажи его страны или антропологически верно портреты людей. Искусству, а особенно искусству народов Востока, удалось запечатлеть Время и передать его дух. Существует одна главная особенность искусства всех народов Востока – то, что называют философичностью и что делает его таинственным, «закрытым» и в общем непонятным без предварительной подготовки. Действительно, в культуре Востока были выработаны особые мифологические, религиозные, философские системы взглядов, которые и отражены в разных жанрах искусства.

Например, изображая на шелку отшельника, древнекитайский художник стремился показать не больного, полуголодного старичка в его, так сказать, натуральной ипостаси, а «просветление» и успокоение, обретенное в бесстрастии, как того требовал канон Времени. Оскаленная пасть темно-синей злой дакини в пантеоне буддийского искусства – женщины-вампира, наступившей безобразной (на наш вкус) пятой на грудь красавицы – это осуждение плотского греха, выражение идеи посмертного воздаяния. Китайские драконы и фениксы, скифские химеры, пожирающие оленей, иранские грифоны – птице-львы, тибетские обезьяны, играющие на лютне или ездящие на верблюдах, – это полузабытые тотемы, знаки древних племен, некогда представлявшиеся людям их предками, охранителями.

Терракотовые фигурки обезьян из Хотана, изображающие тибетцев (Гос. Эрмитаж)

Эти древние образы и сегодня живут в искусстве, в орнаментах, часто стилизованные до неузнаваемости, но отражающие действительность – не природы, а сознание природы, некогда единственной философии, доступной предкам азиатских народов. И потому искусство народов Востока совершало чудеса преображения действительности, показывало ее столь непохоже, столь фантастически, что породило представление ученых и здравомыслящих людей о том, что на Востоке искусство служит совсем не тому, к чему мы привыкли и что хотели бы видеть. Это не так.

Вот одна из находок. Древние эллины не были похожи на статуи своих богов. Однажды в завалившемся подкопе, сделанном во время одной из древних войн под цитадель города Эдессы, были найдены при раскопках уже в XX веке скелеты трех греков и одного перса. Перс – широкоплечий, крепкий человек, а греки худенькие, невысокого роста. Так что же, разве прекрасные статуи, украшавшие площади Афин, Сиракуз, Коринфа, не памятники эпохи? Конечно, да. Однако это памятники не тем грекам, которые в этих городах жили. Ваятель изображал греков такими, какими они хотели себя видеть.

Древнее искусство народов Востока, дожившее до нашего времени в народном творчестве, было условным и вместе с тем идеальным и через эту условность – правдивым. Но чтобы научиться понимать его правильно, надо изучать эпохи и историю народов, как изучают языки, дабы читать написанное на них. Буквальное же восприятие картин, храмов и скульптур Востока уводит от понимания старинного искусства, от проникновения в его суть, делает невозможным любование им.

История культуры, как и любой раздел истории человечества, имеет начало в том отдаленном времени, когда предок человека превратился в человека. Дальше шло и будет идти неравномерное развитие. В этом в общем правильном, но слишком широком тезисе сама постановка вопроса о «начале» имеет принципиальное значение. Если вдуматься в проблему и обратить внимание на отмеченную неравномерность развития, то вместо безликой эволюции перед нами предстанет сложная картина вздымающихся и затухающих воли творческой жизни. Это проявляется не только в искусстве, но и в философии, в социально-политической жизни, в далеких путешествиях в неизведанные страны и кровавых столкновениях между народами. И сравнивая гребень с гребнем этих волн, спад со спадом, мы уловим второй ритм истории – прерывность, скачкообразность традиций. И тогда вопрос о «начале» культурной традиции, о начале искусства приобретает глубокий смысл.