Л Красин - Письма жене и детям (1917-1926)

Ну пока, до свидания. Очень в вагоне качает и почти нельзя писать.

Крепко всех вас целую.

Из Риги до Ковно ехал вместе с М. И. Брусневым. Он всем кланяется. Целую вас, милая моя маманичка, и крепко вас люблю и никогда не [забываю].

31 июля. Сейчас подъезжаю к Берлину.

Милая моя, дорогая Любаша! Я всю дорогу думаю о тебе, мое родное солнышко, и очень нежно тебя люблю. Не придавай значения тому, что случилось, это мне не мешает тебя любить, и мы будем всегда вместе с тобой жить, и все будет хорошо.

Прости меня, пожалуйста, что я тебе причинил столько горя, мне очень тебя жаль, только не требуй от меня плохого отношения к людям, к которым мне не за что плохо относиться. Не слушай наветов со стороны и не старайся находить всему самое худшее объяснение и низкие мотивы, это не так, могу тебя уверить.

Я же буду тебя всегда крепко-крепко любить и мне просто хочется с тобой быть. Если бы это было иначе, я просто бы от тебя ушел, но этого вовсе нет. Не взял тебя сейчас с собою, потому что еще рано, ты еще не пережила и не переболела всего, да и мне было бы трудно, а силы надо беречь для тех боев, которые мне и всему Внешторгу предстоят [в] ближайшие недели.

Родная моя, займись сейчас собой, своим здоровьем, и хорошо было бы тебе съездить куда-либо на юг, погреться еще на солнце. С деньгами как-нибудь справимся, только пиши мне заблаговременно о своих планах и дефицитах. К зиме надо бы тебе накопить в себе тепла. Еще важно теплее одеваться: ты зимой постоянно простужаешься и на этих простудах много теряешь.

Едем мы очень хорошо и вот уже приближаемся к Ковно. Стомон[яков] решил пока не ехать: ему доктора не позволили прервать лечения, и я послал ему с дороги письмо, чтобы он долечивался. Приедет в Москву дней через десять.

Я здорово сплю, по обыкновению. Едем мы большой компанией. Один том "Ожерелье королевы" [392]прочел. Хуже идет с русскими газетами и еще хуже с работой! Обленился я за последние недели здорово.

Пока до свидания, мой милый, хороший мой, ласковый Любан. Поцелуй девочек, не грусти, а главное, будь здоров. Я тебя крепко целую и обнимаю.

Твой Красин

Милая моя мамоничка!

Я очень скучаю, не имея от вас никаких известий, хотя утешаюсь тем, что, если бы у вас что-нибудь было не в порядке, мне бы скорее сообщили.

Пожалуйста, миленький мой, не беспокойся и не предавайся никаким злым мыслям. Я очень тебя люблю, и ты мой родной и любимый навсегда, и никто и ничто этому не помешает и нас с тобой не может разлучить.

Крепко тебя, родимого моего, целую и обнимаю вместе с дочками моими неоцененными.

Твой Красин

Милая моя дорогая и любимая моя маманичка! У меня два или три листка с начатыми для вас письмами, но меня так рвут на части, что я не могу их закончить. Со всех концов Европы съехались люди, а тут еще и свои немецкие дельцы, и я буквально целые дни принимаю, диктую телегр[аммы] и пр[очее] и пр[очее]. Начинается работа сразу довольно оживленным темпом, и вы не сердитесь на меня за отсутствие обстоятельных писем.

Смогу посылать вам, миланчики мои, лишь коротенькие записочки. В Москве, видимо, тоже сразу придется впрячься вовсю. Аванесов [393]не выдержал марки и, не дождавшись моего приезда, слег и сейчас уезжает на 2 недели в Крым, и, таким образом, комиссариат и без главы и без зама. В самом НКВТ как будто все в порядке, но в других местах куролесят по-прежнему: глупые назначения, замена знающих людей черт знает кем и проч[ее] и проч[ее]. Чистое наказанье! Ну, я здорово заправился силами и смогу тянуть нагрузку.

Вообще же сведения из России неплохие, неурожай, кажется, [не] меньше, чем сперва предполагали, и вообще настроение, говорят, неплохое.

Чтобы не задерживать письмо, кончаю, а то опять кто-нибудь перебьет.

Целую вас всех крепко, мои милые, очень скучаю и прошу мне писать. Herr Krassin, Lindenstrasse, 24–26, Berlin. Если я и уеду, мне перешлют с воздушн[ой] почтой. Не засиживайтесь в Венеции, поскорее устраивайтесь в Лондоне на зиму (Лукки [394]и Люба), а маманя и Катя приезжайте в Москву.

Молитву, маманичка, читаю и очень вас и отродье ваше люблю. Крепко целую. Ваш папаня

Милая маманичка и родные мои девочки!

Получил письмо мамы и Кати из[…] [395], и хорошо, так как я очень соскучился и хотел уже запрашивать телеграммой, где вы. В Берлине чувствую себя уже почти как в Москве. Кроме Турова и других беженцев здесь Рабинович [396], Гарденин, Штоль, Березин (пом[ощник] Игнатьева [397]) и затем еще полпреды из Праги, Вены и много всяческих других людей со всех концов Европы — целый съезд [398].

Поеду в Москву со Свердловым, который был здесь и решил меня подождать, чтобы ехать вместе. Много всяких переговоров и свиданий с самыми разнообразными деловыми людьми. То о бакинских нефтепроводах, то о кинофильме, то о пароходе. Вчера, в воскр[есенье], я ездил за город с гл[авным] директором киноконцерна "Ufa" [399]осматривать фильмовый городок в Новом Бабельсберге [400], где на открытом воздухе ставятся разного рода фильмы и где применяется остроумная система декораций, комбинируемых с натурой для достижения всяких эффектов. Очень подробно осмотрел все их устройство и выслушал ряд докладов, в том числе одного из лучших германских режиссеров. Таким образом я пополняю свое кинообразование и готовлюсь к московской киноработе. Загар мой, увы, начинает сходить, но все-таки все наркомвнешторговцы не могут надивиться, как я хорошо выгляжу. Москва уже бомбардирует телеграммами, когда приеду!

Судя по письмам, там все обстоит all right [401], по крайней мере по НКВТ. Запрашивают, присылать ли вагон: очевидно, Маринушкин не прочь съездить в Ригу. К его разочарованию, послал телеграмму — вагона не надо.

Ну, роднанчики мои, как же вы-то без мамани поживаете? Очень меня огорчает, что маманя опять немного сдала. Я это положительно ей запрещаю и очень вас, маманичка, прошу потолстеть, и не скучать, и хорошо кушать. Если вы в четверг выезжаете, то это одновременно со мной: я тоже в среду буду иметь званый обед у Kriege с моим докладом, а в четверг уеду, если не случится чего-либо непредвиденного. Во всяком случае я в М[оскву] спешу еще из-за отъезда в Крым Аванесова.

Крепко Вас обнимаю всех и целую.

Привет Б. С. Ваш папа

Милая моя мамоничка и золотые мои Лукки, Катя и Люба! Пишу вам еще из Берлина. Не удалось уехать, во-первых, из-за моего доклада германским разным Geheimrat'ам [402]и статс-секретарям о нашем хозяйственном положении, а во-вторых, из-за необходимости дождаться здесь Старкова, который приезжает сегодня вечером. Я виделся с ним в Санта Маргарите, но здесь, в Берлине, накопилось много материала для разговоров. К тому же Туров тоже болен и немедленно по приезде Старкова идет в отпуск. Свидание с В. В. [Старковым] необходимо, видимо, еще и потому, что из Москвы идут усиленные слухи о состоявшемся будто бы решении перевести Ст[омонякова] на какую-то работу в Москву. При условии ухода Стом[онякова] и болезни Турова такой перевод означал бы полный развал и разгром берл[инского] отделения, и я вообще не понимаю, какому черту нужно совать нос в это внутреннее распределение работников НКВТ. Очевидно, что предстоит по этому поводу вести целую баталию в Москве и сговориться с В. В. [Старковым] по всем главнейшим вопросам. В Москву тоже надо поторапливаться, и, хоть я здесь не сижу без дела, там мое присутствие еще более необходимо. Выезжаю туда окончательно завтра, 27 сентября, и буду там, стало быть, 30 сентября.