Ю Фельштинский - Разговоры с Бухариным

Бухарин только недооценил своего противника и не предвидел, как по-чингисхановски коварно Сталин использует эти принципы, равенство всех перед законом, превратив в равенство коммунистов с беспартийными перед бесконтрольною диктатурой сталинского аппарата, и не только отправит на бессудную расправу самого автора этой конституции, но и беспощадно расправится со всем тем слоем правящей партии, который пошел за бухаринскими лозунгами "пролетарского гуманизма".

… Из Парижа он уезжал в бодрых настроениях. Если и были у него в глубине души элементы пессимизма и скепсиса, то их он не показывал, планы остаться за границей, с которыми к нему приходили, он отверг… И только позднее стало известным, что оснований для пессимизма уже в то время было больше чем достаточно: из Парижа Бухарин выехал 30 апреля 1936 г., а через полтора года, из рассказов Кривицкого, который был перед тем одним из самых ответственных представителей НКВД за границей, стало известно, что в конце того апреля Сталин отправил за границу Бермана, видного чекиста, чтобы собирать материалы для первого из больших процессов против "старых большевиков"… Сталин пустил в действие паровой каток "большой чистки".

Процесс против Бухарина, Рыкова и их ближайших единомышленников Сталин осмелился поставить сравнительно не скоро. Вокруг Бухарина шла жестокая борьба, и Сталин должен был истребить 70 % членов большевистского ЦК, прежде чем смог поставить этот процесс, который в своей основе был процессом "чудовищной машины" дегуманизированной сталинской диктатуры против идеологии "пролетарского гуманизма". Но собирание материалов для этого процесса началось уже тогда, в апреле 1936 г., и в числе многих других под удары попал также и тот коммунист-пограничник, встречи с которым "на крыше мира" оказали такое влияние на настроения Бухарина. История захотела поставить красочную концовку под эпопеей "пролетарского гуманизма"… Р. В. Иванов-Разумник, известный русский критик, в своих воспоминаниях рассказал о тюремной встрече с этим горным волком: когда последнему на допросе предъявили обвинение в работе на какую-то чужестранную разведку, он до полусмерти избил и следователя, и чекистов, которые прибежали тому на помощь… Скрутить его смогли только после настоящей битвы, мобилизовав едва ли не весь штат провинциального НКВД, но после этого "крутили" так, что своих любимых гор свободолюбивый волк больше уже никогда не увидел…

"Человеческий поток" тогда пытались погнать в другом направлении, к которому понятие гуманизм ни с каким прилагательным применить было уже нельзя, и Бухарин в тюрьме вернулся к еще более мрачным настроениям, чем те, которые им владели в начале 30-х гг. В тюрьме к нему, несомненно, были применены пытки. Положение ухудшала и обостряла тревога за судьбу жены и младенца-сына, не говоря уже о тревоге за отца, который, по-видимому, погиб в тюрьме. В этой обстановке был "поставлен" процесс Бухарина, Рыкова и др., один из самых отвратительных процессов той отвратительной эпохи…

На процессе в марте 1938 г. в заключительном слове он говорил, что переоценил все свое прошлое и "с поразительной ясностью" увидел, что кругом "абсолютно черная пустыня", в которой нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать не раскаявшись. И он каялся, признавая себя виновным и в "измене социалистической родине", и в "организации кулацких восстаний", и "в подготовке террористического покушения", а также "дворцового переворота"…

Правда, "покаяние" его было весьма своеобразным: признав себя вообще виновным во всех указанных преступлениях, Буха. рин не признал ни одного конкретного обвинения, выдвинутого прокурором, и очень решительно, с большой, даже формально-юридической обоснованностью не только доказывал вздорность этих обвинений, но и высмеивал прокурора, который действительно был одною из наиболее отвратительных фигур сталинской эпохи. В этом "дуализме" бухаринских "покаяний" был свой большой смысл. Свою борьбу на суде Бухарин вел в двух плоскостях. Конкретные факты, на которых сталинская прокуратура строила свои обвинения, Бухарин все оспаривал — это он делал для будущих историков, которые когда-нибудь придут и с документами в руках будут восстанавливать историческую правду о борьбе, которая в тот период шла на верхушке советской диктатуры по большим вопросам тогдашней современности, и прежде всего по вопросу о крестьянстве (принудительная коллективизация) и внешней политике (сталинский союз с немецкой военщиной) Эти историки установят, что все обвинения были ни на чем не основаны, и сами вынесут свой объективный приговор. Но Бухарин был готов поставить себя на служение официальным задачам процесса, который пытались изобразить как направленный против "преторианского фашизма", в направлении к которому шло перерождение верхушки аппарата диктатуры. Такого перерождения Бухарин действительно никак не хотел…

В результате в его последнем слове было очень мало элементов подлинного отречения от того, что он думал, и основные его заявления укладывались в ту концепцию большого человеческого потока, который в конце концов выправит ошибки и преступления людей, стоящих во главе диктатуры. Но в нем действительно было согласие принести свою жизнь в жертву, войти в категорию тех, кто, как он мне говорил, "высовывается" из общего большого потока и за это подвергается "подстрижению" (как ножницами!)… Совсем не напрасно Вышинский, выступавший обвинителем против Бухарина, позднее обвинял последнего в двуличии, называл коварной лисицей и т. д. Бухарин на процессе сильно замаскировался, больше всего думая о судьбе близких: малютки-сына и жены, с одной стороны, и будущей истории — с другой. Но по существу он совсем не "разоружился" ни идеологически, ни политически.

Для поверхностного наблюдателя, который видит только ту сторону событий, которую в свое время сталинские организаторы процесса, так сказать, выложили на прилавок, чтобы она бросалась в глаза даже случайным прохожим, этот процесс не может не представляться не только безотрадной, но и малоинтересной картиной: все подсудимые, как наперегонки, "признаются" в самых позорных деяниях… Бухарин не отстает от остальных и в своем последнем слове признал себя повинным и "в измене социалистическому отечеству", и "в организации кулацких восстаний", и "в подготовке террористических покушений", а также "дворцового переворота"… Доказывать полную вздорность всех этих обвинений теперь нет необходимости: на Всесоюзном совещании историков, в декабре 1962 г., Поспелов, теперешний директор Института марксизма-ленинизма, отвечая на вопрос, что нужно говорить в школах о Бухарине и Рыкове, категорически заявил, что "ни Бухарин, ни Рыков, конечно, ни шпионами, ни террористами не были". {12} 12 Всесоюзное совещание историков. (18–21 декабря 1962 г.). М., "Наука" 1964, с. 298. Это заявление тем более важно, что г. Поспелов свое заявление сделал, резюмируя официальные результаты секретных расследований, произведенных соответствующими органами ЦК КПСС.