Сергей Утченко - Юлий Цезарь

Саллюстий в своей монографии, посвященной заговору Катилины, описывая знаменитое заседание сената 5 декабря и даже приводя текст речей Цезаря и Катона (конечно, в собственной интерпретации), завершает изложение сравнительной характеристикой обоих политических деятелей, которая довольно подробно была нами рассмотрена. Теперь нас интересует другой вопрос — вопрос о степени участия Цезаря в этом новом и уже вполне реальном заговоре Катилины.

Дело в том, что подобные обвинения против Цезаря выдвигались, и даже весьма настойчиво. Тот же Саллюстий рассказывает об усиленных попытках двух видных сенаторов — Квинта Катула и Гая Пизона склонить Цицерона к тому, чтобы Цезарь был привлечен по делу катилинариев, пусть даже в результате ложного доноса. Когда это не удалось, Катул и Пизон начали распространять порочащие Цезаря слухи и добились того, что всадники, охранявшие с оружием в руках храм Согласия, где происходили заседания сената, грозили Цезарю мечами.

Насколько все же эти слухи были обоснованы? Конкретное содержание обвинений, выдвигавшихся Катулом и Пизоном, причем, видимо, еще до заседания сената 5 декабря, нам неизвестно. Едва ли они оба располагали какими — то убедительными фактами, поскольку они так и не смогли повлиять на Цицерона, и вообще их усилия не привели ни к чему серьезному. Саллюстий объясняет поведение Катула и Пизона личными счетами. Уже говорилось, что во время судебного процесса, возбужденного против Пизона, Цезарь выступал в качестве одного из обвинителей. Само собой разумеется, что этот факт вполне определял характер отношения Пизона к Цезарю. Что же касается Катула, тот ненавидел Цезаря и не мог ему простить своего провала, когда между ними шло соревнование из — за должности верховного жреца.

Пожалуй, единственным реальным поводом к подозрениям и слухам могло послужить известное нам выступление Цезаря в сенате. Но оно состоялось несколько позже, и его, как уже говорилось, попытался использовать Катон. В том варианте речи Катона, который вложен ему в уста Саллюстием, содержатся лишь весьма неопределенные и туманные намеки, но прямо ничего не сказано. Зато Плутарх в биографии Катона говорит, что последний открыто обвинил Цезаря в попытке выгородить, спасти врагов государства, в то время как он сам должен трепетать и быть счастлив, если для него все окончится благополучно и он сумеет избежать наказания. Интересно отметить, что, пересказывая эту речь Катона, Плутарх ссылается на то, что она была застенографирована специально обученными писцами Цицерона.

Справедливость требует отметить, что в 62 г. Цезарь был еще раз обвинен как соучастник Катилины. Светоний сообщает, что от некоего Луция Веттия поступил соответствующий донос следователю Новию Нигру; с аналогичным заявлением выступил в сенате Квинт Курий, тот самый, кто первым раскрыл замыслы заговорщиков и даже должен был получить за это государственную награду. Курий утверждал, что об участии Цезаря в заговоре он слышал от самого Катилины, а Веттий даже обещал представить собственноручное письмо Цезаря, адресованное Катилине.

Однако все эти доносы и наговоры не подтвердились; Цицерон якобы заявил по просьбе самого Цезаря, что тот в свое время сообщил ему некоторые сведения о заговоре, и в результате дело кончилось для доносчиков довольно постыдным образом: Курия лишили обещанной награды, а Веттий и Новий, неправильно принявшие жалобу на старшего по званию, были заключены в тюрьму. Таким образом, от всех этих обвинений ни карьера, ни репутация Цезаря не пострадали.

К моменту своего выступления на знаменитом заседании сената Цезарь был praetor designatus, т. е. уже избранным, но пока еще не исполняющим своих обязанностей претором. Это была новая ступень в его политической карьере. Поэтому, пожалуй, можно без преувеличения утверждать, что он пользовался в эти годы определенной известностью: широким слоям населения Рима импонировала его щедрость и «обходительность»; в политических же кругах имя Цезаря становится не только известным, но и внушающим довольно серьезные опасения после его сенсационной победы над Катулом и Ватией. Конечно, в крайне отрицательном к нему отношении сенатской олигархии, «принцепсов» сената, не приходится даже сомневаться. С другой стороны. Цезарь едва ли мог в те годы опереться на какую — либо сплоченную и более или менее крупную группировку антисенатской ориентации, поскольку разоблачение заговора Катилины и расправа с заговорщиками в Риме внесли разброд и дезорганизацию в и без того довольно аморфную массу так называемой демократической, а точнее, сенатской оппозиции. Таким образом, выступать в качестве какого — то вождя у Цезаря не было ни малейшей возможности, а претендовать на весьма двусмысленную и даже жалкую роль вождя без масс у него не было никакого желания. Он обладал, несомненно, вполне достаточным политическим чутьем и тактом, дабы избегать таких нежелательных ситуаций.

Во всяком случае за эти годы Цезарь знал и успехи, и неудачи. Совершенно справедливо, на наш взгляд, возражает в одной из своих работ Штрасбургер тем, кто утверждает, что Цезарь в 60–х годах не только добился успеха в своей личной политической карьере, но и вступил на путь, уже непосредственно ведущий к захвату власти. На самом же деле, считает Штрасбургер, все предприятия Цезаря до организации триумвирата (и если отвлечься от его продвижения по лестнице государственных должностей) представляют собой почти непрерывный ряд неудач и промахов. Кроме того, важнейшие из этих акций плохо засвидетельствованы. К ним Штрасбургер относит «подстрекательские» действия Цезаря по отношению к транспаданцам, участие в первом «заговоре» Катилины, египетскую авантюру и т. п. Инициатива Цезаря в деле Рабирия, в поддержке сыновей проскрибированных при Сулле и еще в некоторых политических процессах этих лет представляется Штрасбургеру тоже сомнительной. Не разделяя всех сомнений этого исследователя, мы тем не менее считаем в основном вполне приемлемой его оценку большинства политических акций Цезаря в 60–х годах.

И все же было бы абсолютно несправедливо говорить только о неудачах Цезаря. Многого ему уже удалось достичь, еще благоприятнее казались открывающиеся перспективы. Конечно, по сравнению с Помпеем и даже Крассом Цезарь пока еще фигура третьестепенная. Но мало — помалу он «набирает силы». Этому содействует гладкое, без помех восхождение по лестнице очередных магистратур, репутация надежного патрона, благоприобретенный опыт политических интриг и борьбы, сочетание энергии, иногда даже азартности с осмотрительностью, с умением вовремя остановиться у последней грани.