Сергей Хрущев - Никита Хрущев

После прогулок и встреч отец, не торопясь, возвращался домой, в свою комнату, где он провел последние семь лет жизни. Она была невелика - около пятнадцати квадратных метров; две стены почти полностью занимали окна, выходившие на веранду и в сад.

Слева в углу, сразу за дверью, стоял большой "присутственный" сейф, покрашенный под дуб в лучшем канцелярском стиле, то есть аляповато разрисованный коричневыми разводами. Его попросил установить отец, думаю, сам не зная зачем, скорее, по многолетней привычке: сейф должен быть, там хранятся секретные документы и оружие. Сейчас он был пуст, даже партбилет хранился в столе, поскольку открывание дверцы сейфа требовало недюжинных усилий.

На сейфе стояла деревянная картинка. На желтом фоне инкрустация черным деревом, изображавшая девушку, сидящую под деревом с протянутой рукой, а за ее спиной юноша с луком и колчаном со стрелами - подарок Джавахарлала Неру. Рядом на стене висела акварель в зеленых тонах - вид на речку и рисунок художника Бори Жутовского - черный мишка с красной божьей коровкой. Он подарил его отцу на 75-летие. Борис Жутовский подвергся вместе с Эрнстом Неизвестным уничтожающей критике со стороны отца в Манеже, но не затаил зла - понимал, что дело тогда было не в Хрущеве. После отцовской отставки он стал одним из немногих, кто регулярно, хотя и не часто, навещал отца.

У единственной глухой стены стояла изголовьем к стене кровать. С одной стороны кровати - тумбочка с ночником, с другой - овальный столик индийской работы с инкрустацией слоновой костью в виде павлина. Тоже подарок Неру. На столе стоял магнитофон, сначала киевского завода, а затем, когда он сломался, это место занял его прообраз - западногерманский "UHER". На пленке записана программа утренней гимнастики. Впоследствии магнитофон весьма успешно использовался для диктовки мемуаров.

Рядом на столе - английский проигрыватель в деревянном африканском ящике подарок Кваме Нкрума, Президента Ганы. Когда-то отец был с ним в теплых отношениях. Рядом лежали пластинки с записями песен Руслановой, Зыкиной, Штоколова и других. Было много пластинок с украинскими народными и современными песнями. Отец любил их слушать и обязательно зазывал гостей в свою комнату "угоститься" музыкой. Причем, не зная меры, предлагал слушать еще и еще.

Джаз и современная музыка ему просто-напросто не нравились. Не нравился ему и Муслим Магомаев, кумир того времени. Он считал его стиль исполнения излишне манерным.

В углу, у двери на террасу, стояла древняя радиола Минского радиозавода. Хрипя, она с трудом "ловила" только Москву. В углу, в простенке между окнами, - светлого дерева трельяж, на нем электробритва фирмы "Браун", которой отец брился последние годы, одеклон, лекарства - все, что так необходимо в повседневной жизни.

У окна, выходящего в сад, стоит красно-желтое кресло - подарок президента Урхо Кекконена. Спинка кресла при нажиме откидывается, подножник приподнимается, и можно занять полулежащее положение. В этом кресле так удобно читается или дремлется с сибирской кошкой на коленях. Рядом с креслом - столик на гнутых металлических ножках. И столик, и широкий длинный подоконник за спиной завалены книгами. В отставке отец много читает, наверстывает упущенное в период, когда он находился в гуще событий и было не до литературы.

Книги со стола и подоконника, лежавшие там в день последнего отъезда в больницу, я собрал, и они стоят у меня дома на отдельной полке. Книги очень разные: это и "Записки Степняка" Эртеля, и "В камышах Балхаша" Шахова, и "Праздник, который всегда с тобой" Хемингуэя, "Пароль скрещенных антенн" Халифмана, "Промышленная гидропоника" Бентли, "Совершенно секретно. Только для командования. Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы". Об этой книге отец неоднократно вспоминает в своих мемуарах, рассказывая о начальном периоде войны. И дальше - "Военная стратегия" под редакцией маршала Соколовского, два тома Остапа Вишни, "Судебные ораторы Франции XIX века", "Народное хозяйство СССР в цифрах и фактах", рекламный проспект самолетов ОКБ А.Н.Туполева и другие издания.

Я, кстати, в то время дружил с сыном академика Туполева Алексеем, мы жили в одном доме.

Отец всегда очень интересовался авиацией, раньше часто посещал ОКБ, где его знакомили с последними разработками. И как-то в конце 60-х он попросил меня:

- Интересно, что сейчас нового у Туполева? Раньше я все знал, а теперь отстал. Попроси Алешу дать мне посмотреть какой-нибудь альбом по новым машинам.

Не знаю, на что он рассчитывал, но просьба его Алексея очень обеспокоила. Отказать моему отцу он не мог в силу старых дружеских отношений с его собственным отцом, а выполнить просьбу побаивался.

Нашелся выход из положения - через пару дней он передал мне красочный буклет Авиаэкспорта с фотографиями пассажирских самолетов ОКБ Туполева, которые отец, конечно, прекрасно знал. Когда я показал ему брошюру, он полистал ее, лицо его погрустнело и он только сказал:

- Передай Алеше спасибо.

Брошюру он положил на подоконник и так и не прикасался к ней до самой смерти.

Вообще круг чтения отца был в то время довольно широк. Больше всего он любил классику, а особенно "Войну и мир". Ее он перечитывал несколько раз, каждый раз находя там для себя что-то новое. Кстати, это одна из немногих книг, которую он любил почитать перед сном, когда еще был у власти. Очень нравились ему Лесков, Куприн. Прочитал он и "Сагу о Форсайтах" Голсуорси.

Конечно, за эти годы он прочитал и многое другое: мы старались привозить ему новинки на свой вкус, но наши склонности часто не совпадали. Иногда он сам заказывал ту или иную книгу, как правило, тоже из классики. Привозил я ему и запретные книги. Как-то достал "Доктора Живаго" Пастернака. Отец читал его долго - шрифт был очень мелкий, "слепой", бумага тонкая, почти папиросная. Не могу сказать, что книга ему не понравилась, но и обсуждать ее, цитировать отдельные места, как это бывало с Лесковым и Куприным, он не стал. И только как-то на прогулке сказал:

- Зря мы ее запретили. Надо было тогда мне самому ее прочитать. Ничего антисоветского в ней нет...

В связи с этим эпизодом хочу внести некоторую ясность в трагическую историю с Борисом Пастернаком. В 50-е годы власть имущих чрезвычайно возмутил сам факт передачи книги в западное издательство. Этот поступок, сегодня совершенно обыденный, сразу настроил отца против Пастернака. Надо помнить, и в какое время все это происходило. Да, недавно прошел ХХ съезд, но в сознании укоренилось прочно: иностранец - это враг. И отношение к нему должно быть соответственное. А дальше все покатилось по накатанной сталинской дорожке. "Идеологи" только подливали масла в огонь, рассказывая всякую несуразицу, подсовывая доносы.