Януш Пшимановский - Студзянки

— Когда будешь его сопровождать, Тадек, — снова заговорил генерал, положив хорунжему руку на плечо, — то постарайся при случае рассказать ему, как за четыре дня боев нам все-таки удалось навязать противнику свою волю. Смотри, вот — черточка, а вот — кружок. 1-й танковый полк на рубеже от Радомки до западного конца Гробли — это черточка, а 2-й танковый полк и мотопехотный батальон — почти как кружок, вернее, как буква «С» вокруг Студзянок. Ночью мы еще продвинемся в восточном направлении, продвинем 3-ю роту в лес Остшень и завтра все закончим. Группа Светаны — молот, а 3-я рота — наковальня. Так ему и скажи — быстрее запомнит. Вот, пожалуй, и все. А теперь давай отправляйся.

Капитан Болеслав Друждж в ожидании хорунжего Бялека сидел в землянке политотдела бригады.

— Куда путь держать будем? — нетерпеливо спросил он, увидев входящего в землянку Бялека.

— Во всех танковых ротах побываем, — ответил хорунжий и стал быстро запихивать в карманы сводки и листовки, которые ему предстояло раздать по пути.

С самого начала им повезло: подвернулись грузовики, отвозившие боеприпасы. В машины пришлось, правда, прыгать на ходу. По гати, через поросшее ольхой болото и дальше по лесной просеке они выбрались на дорогу к Папротне, в тыл 2-й танковой роты.

Не останавливаясь, они скоро достигли опушки леса, а потом, пройдя еще немного вперед по ходу сообщения, остановились, чтобы понаблюдать за атакой. Впереди местность была слегка приподнята, сзади чернели пепелища, а еще чуть подальше, в глубине, на общем фоне выделялись две печные трубы.

Охнули минометы, несколько раз выстрелили гаубицы, десятка два разрывов затанцевали над немецкими окопами. Из леса выехали три танка. Они на ходу открыли огонь из пушек и пулеметов, затем, убавив скорость, выползли на поле. Спрыгнувшие с них бойцы устремились к первой линии окопов. Застрекотали автоматы, загремели разрывы ручных гранат.

От противоположной стены леса ответили вражеские самоходные орудия. Трассирующий снаряд рикошетировал от башни правофланговой машины и наискось прочертил небо. Танки остановились, выстрелили и все одновременно дали задний ход. За ними двигались автоматчики, неся на себе раненого. К счастью, они успели укрыться за деревьями на какую-то секунду раньше, чем гренадеры вернулись в окопы и открыли огонь из пулеметов.

— Что такое? Ничего не понимаю, — произнес Бялек.

— Спросим заместителя командира полка, — предложил Друждж.

Ориентируясь на рокот затихающих моторов, они двинулись в лес, через густой ольшаник выбежали на полянку и, увидев Светану, остановились как вкопанные: подпоручник, сжав кулаки, приближался к стоящему к ним спиной танкисту.

— Дурак, философ несчастный! Я тебя зачем посылал? Чтобы ты после первого же снаряда назад повернул?

— Тремя танками деревни не возьмешь, — ответил ему тот.

— Лучше было бы сразу целым полком, так, по-твоему? Ты даже не попытался ее захватить…

— Владек…

— Молчи, я тебе не Владек. Не успели по тебе выстрелить, как ты уже струсил.

— Да я за себя не боялся… Зачем зря людей и машины терять?

Оба вдруг замолчали и обернулись. На полянку вышли трое перепачканных, покрытых копотью солдат. Они несли на плащ-накидке четвертого. Осторожно положили его на землю.

— Кто это? — спросил Светана. — Что с Павлом? — По советским орденам на гимнастерке, видневшимся из-под расстегнутого комбинезона, он узнал поручника Попова, командира танка 229.

Солдаты не ответили. Бальбус и Миницкий стояли неподвижно, по их щекам текли слезы. Заряжающий капрал Рогаля опустился на колени и краем брезента закрыл лицо лежащего. Не поднимаясь, капрал каким-то деревянным голосом произнес:

— Когда нам приказали отходить, Павка открыл люк, чтобы позвать солдат, чтобы не оставить… и осколок в лоб…

— Видишь, чертов сын, как ты бережешь людей! — При этих словах, обращенных все к тому же стоящему танкисту, заместитель командира полка схватился за кобуру пистолета.

Кто-то придержал его за руку:

— Подпоручник Светана!

— Хорошо, пусти, не буду стрелять. Но под суд, под полевой суд его отдам.

— Я не о себе…

— Молчи. Останешься на исходной позиции, пока не вернусь. Я сам пойду в атаку. К машине! — приказал он экипажу танка погибшего Попова.

От танка к танку передали, что во второй раз в атаку поведет Светана на машине 229. Заработали на малых оборотах моторы. На броню садились группы автоматчиков из десантной роты 2-го полка.

В танке 222 хорунжий Бестлер, круглолицый блондин с мечтательными глазами, объясняет механику-водителю:

— Чуть изменил направление — и они промахиваются. А самое главное — газ. Хорошо, Ежи?

— Ладно. Все, что от меня будет зависеть, сделаю. — Четырко, которому война помешала учиться в Варшавском политехническом институте, всегда отвечает полными предложениями.

— Гвардейцы смотрят, скажут, что поляки струсили, — с огорчением говорит радист Саша Абакумов.

— Задом стыдно ездить, — подтверждает заряжающий Миша Смычков.

Саша — сибиряк, а Миша — тракторист из-под Курска. Они берегут честь знамен, под которыми сражаются. Разговор идет о том о сем, чтобы как-то скоротать томительное время, от которого никуда не денешься, пока не последует приказ идти в атаку.

В окопе слева от Бестлера тихонько ворчал мотор танка 228, известного в роте как «молодежный». Его командир Михал Гай уже в 1938 году в звании старшего стрелка был пулеметчиком на танкетке ТК-3 в 6-м танковом батальоне. Но когда началась война, для Гая не хватило даже этих 8 мм брони, и пришлось ему воевать с винтовкой в руках. Стоя во главе отделения резервистов, он оборонял от гитлеровцев Львов.

Каждый знал, что хорунжий — старый танкист, бывалый человек (целых 26 лет!), но все равно его причисляли к молокососам. Может, за то, что был он скромный и тихий, за то, что без памяти влюбился в Лидку Мокшицкую и тайком писал ей длинные письма, о чем знали все. Под командование Гая и прислали механика-водителя Юзека Багиньского, на два года моложе его, а заряжающий Янек Максымяк и радист Сташек Жешутек оказались вообще шестнадцатилетними — с двадцать седьмого года. Другой бы запротестовал, но только не Михал. «Молодых легче научить, — говорил он. — Отваги им не занимать, а за год они подрастут».

— Внимание! «Ели», два, восемь. По пулеметам в окопах, прямой наводкой, осколочным… — услышали они спокойный твердый голос Светаны и тут же зарядили орудия. — Огонь! И вперед, да поживее!

Одновременно с грохотом орудийных выстрелов взревели моторы, и три танка стремительно вырвались в поле. Гай в центре. Метров через тридцать он выстрелил ив пушки еще раз и выпустил очереди из пулеметов. За возвышенностью показалась сожженная деревня, но перед глазами Гая стояла сейчас схема, которую он изучил на утреннем совещании командиров: на ней у перекрестка дорог были нанесены самоходное орудие и окопанная 75-мм пушка, а правее, на опушке леса, — три «тигра». Значит, нужно вести танк так, чтобы не выскочить на дорогу, да и глядеть в оба, чтобы не угодить под огонь этих «зверей» справа.