Алексей Шмаков - Свобода и евреи. Часть 1.

Мы не удивимся, если завтра или послезавтра прочтём в официальных крамольных органах среди прочих небылиц, что «князь С.Д.Урусов выезжал в Петергоф», что «Звёздная Палата чрезвычайно встревожена его кандидатурой», тем более, что князю Урусову вручён указ о его назначении, в котором он в любой момент может вставить день, число и месяц своего назначения.

Ведь ложным известием, ежедневно измышляемым революционной печатью, нет никакого предела, так что в них и подобные, явно вздорные известия вполне возможны, а потому князь Урусов может считать себя «серьёзным» кандидатом не только на «министерство», но даже и на «премьерство». [84] [84]Едва ли!? Никому не надо таких друзей, как Урусов. Евреи же взглянут на него критически. Какими бы «тайнами» ещё ни обладал он, всемирному кагалу их уже не надо. Скандал устроен достаточный. Стало быть, и для «жидо-кадетов» Урусов — выжатый лимон...Алексей Шмаков.

У него в запасе, вероятно, много ещё служебных тайн, которыми он может торговать в Думе как гуртом, так и в розницу, добывая себе этим ремеслом всё большую популярность среди хулиганов и евреев.

Кстати, о евреях. По Талмуду еврей, выдавший какую-нибудь еврейскую тайну, карается смертью.

Как счастлив князь Урусов, что он считается христианином!..

«Московские Ведомости» — 9 июня 1906 г. , №147.

Под таким мрачным заглавием г. Z. описывает в «Слове» свою беседу с одним из представителей дипломатического корпуса в Петербурге.

«Оглушённый несмолкаемыми аплодисментами господ членов Государственной Думы, я, — говорит г. Z, — вышел из зала заседания и в кулуарах встретился с моим старым знакомым, ныне очень высокопоставленным представителем одной из первостепенных европейских держав.

Много прошло времени с тех пор, как я с ним расстался, многое изменилось и в нашем общественном положении. Но мы по-прежнему остались искренними друзьями, хотя наши политические взгляды и прежде были диаметрально противоположны, да и до сего времени остаются такими же.

Естественно, что, обменявшись приветствиями, я обратился к моему высокопоставленному другу, представителю свободолюбивой нации, с вопросом, какого он мнения о нашем политическом положении вообще, и о том, какое влияние может оказать наша Государственная Дума на современное международное отношение России к Европе.

— Ваша Дума представляется мне, иностранцу, ещё нигде и никогда небывалым явлением. Она, если позволите так выразиться, даже неестественна...

— Позвольте!.. — перебил я моего друга.

— Мы с вами старые друзья, и вы можете поверить мне, что я вовсе не желаю оскорблять вашего национального чувства... Но выслушайте и тогда возражайте.

— Буду слушать.

— Ваша Дума — явление неожиданное и даже неестественное для нас потому, что мы считали до настоящего времени Русскую Империю сильной. Но сила не в материальной силе, а в патриотизме, в сознании опасности родины и в твёрдом, единодушном решении и желании предотвратить опасность. Ничего такого я не замечаю в вашей Думе. Кругом идёт полное разложение. Промышленность ваша убита стачками и забастовками. Казённые заводы ещё кое-как тянут, что-то работают, железные дороги кое-как действуют, но это тянуться долго не может. У вас не хватит средств. Пароходство парализовано. Все инородцы, когда-то завоёванные вами, подняли голову, требуя автономии и встречают сочувствие своих товарищей по этому дворцу.

Ваши думцы, быть может, очень умны, но они не граждане России, а граждане всего мира.

— Да, но всё это временно, всё...

— Нет, выслушайте до конца и потом возражайте.

Между тем, Азия поднимается, вооружается и не сегодня-завтра нагрянет на ваши окраины. Дума как будто этого знать не желает. По соседству со столицей уже образовалось совершенно самостоятельное государство — Финляндия. Ваше господство в Гельсингфорсе призрачно. Едва ли против этого вы можете возразить что-либо.

Россия слишком обширна, но она уже не сильное государство, а конгломерат, склеенный гуммиарабиком.

Ваши представители не отличают правительства от государства. Борясь с министрами, со старым режимом, они борются умышленно или нет, не знаю, — против государства. Знаете, чем это окончится?

— Не знаю.

— Европе нет расчёта защищать Россию от азиатов. Великороссия будет буфером между Азией и Западом; Финляндия со Швецией образуют сильную северную державу и в союзе с Данией и Германией сделают Балтийское море mare clausum. [85] 3апертое море. Польша с Литвой, вероятно, отойдут к Германии. Об Остзейском крае я уже и не упоминаю. Он только недавно стал русифицироваться. Естественно, этот край сольётся с родственным, т.е. с той же Германией. Если не будет таможни между Польшей и Германией, промышленность первой будет убита. Славяне не в силах конкурировать с немцами, неспособны к труду, требующему трезвости, упорства, прилежания.

Кавказ и Крым, вероятно, будут колониями Европы, а может быть, отойдут и к Турции. Эта нация сильна, живуча и отлично сумела справиться с армянами.

— Что же останется от России?

— Россия будет чернорабочим поставщиком Европе хлеба, мяса, леса и т.д.

— И скоро это исполнится?

— Будьте уверенны, скоро. Иного выхода нет. Государство сильно и живёт лишь любовью к родине, сознанием долга граждан.

— Могу я напечатать всё, что вы сказали?

— Конечно, не называя только моего имени.

Буквально передаю то, что мне сказал высокопоставленный иностранец.

Корреспондент «Нового Времени» г. Юрий Беляев посетил графа Л.Н. Толстого и передаёт свой разговор с ним (№10867):

— Вас, конечно, интересует Государственная Дума? — спросил я. Толстой поднял голову и ответил:

— Очень мало.

— Но вы всё-таки следите за отчётами думских заседаний?

— Нет. Знаю о них больше по рассказам домашних. Если же случится заглянуть в газеты, стараюсь как-нибудь обойти это место...

У меня от Думы три впечатления: комичное, возмутительное и отвратительное.

Комичное потому, что мне всё кажется, будто это дети играют «во взрослых». Ничего нового, оригинального и интересного нет в думских прениях. Всё это слышано и переслышано. Никто не выдумал и не сказал ничего своего. У депутатов нет «выдумки», о которой говорил Тургенев. Совершенно так сказал один купец, бывший у меня на днях. На то же жалуется мне в письме один умный англичанин: «Мы ждём, — пишет он, — указаний от вашей Думы нового пути, а вы рабски подражаете нам». Недавно я получил очень хорошую книгу одного немца. Его псевдоним «Ein Selbstdenker», то есть «свободомыслящий», вот этого-то нет и следа в Думе. У депутатов всё перенято с европейского, и говорят они по перенятому, вероятно, от радости, что у них есть «кулуары», «блоки» и прочее и что можно всё это выговаривать. Наша Дума напоминает мне провинциальные моды. Платья, шляпки, которые перестали носить в столице, сбываются в провинцию и там их носят, воображая, что это модно. Наша Дума — провинциальная шляпка.