Валентина Богдан - Мимикрия в СССР

На главной улице города вывешено довольно скромное объявление, что приезжает артист Аксенов и в зале консерватории будет читать стихи Есенина, Блока и Маяковского. Имени артиста я раньше не слыхала и не собиралась идти его слушать, но к нам на фабрику пришел мой приятель Вадим и между прочим сказал:

— Надеюсь увидеть вас в субботу в консерватории.

— Нет, я не собираюсь идти. Мне не особенно хочется слушать стихи Маяковского и Блока. Есенина послушала бы, а Блока не хочу.

— Что вы? Не пропускайте случая послушать Аксенова. Он очень редко приезжает на гастроли, больше выступает в Москве или Ленинграде. Знаете, среди артистов он "кустарь-одиночка", не принадлежит к труппе или театру, а артист он первоклассный. Я вам советую пойти, только, боюсь, вы уже не достанете билетов.

Мне захотелось пойти, но, как Вадим предполагал, все билеты оказались распроданными. Однако Вадим через знакомую артистку достал мне один билет.

В субботу я пошла и была очень благодарна Вадиму. Такой замечательной декламации я никогда не слышала. Вышел на сцену человек во фраке, слегка поклонился публике и начал читать стихи. Все мы сразу же перенеслись в прекрасный мир поэзии. Блока я не любила. Меня, как и многих других, возмущало его приравнивание Ваньк, Сеньк, убийц, проституток, революционных карателей к апостолам. В школе мы также разбирали его "Стихи к прекрасной даме". Дама, как нам объяснила учительница, была революция. Стихи с дамой революцией нам казались запутанными и нескладными. В чтении Аксенова стихи понимались совсем по-другому. Слушая отрывки из "Прекрасной дамы", чувствовалось, что они обращены к женщине, к любимой женщине, а не к революции, и они были красивы. Потом Аксенов декламировал трогательно-патриотичное "Девушка пела в церковном хоре". Второе отделение было посвящено Есенину. Особенно сильное впечатление произвело на меня его чтение поэмы "Черный человек". Эти два отделения вызвали долгие аплодисменты. Я и приятельница Вадима, Мери, аплодировали с таким усердием, что у нас распухли ладони.

Вадим советовал, чтобы не портить впечатления, не оставаться слушать Маяковского, но мы не согласились. Нам было жаль оставлять Аксенова в полупустом зале и, кроме того, мы надеялись, что он найдет что-нибудь прекрасное даже у Маяковского. Наши надежды не оправдались. Мери возмущалась:

— И зачем он включил Маяковского? Читал бы весь вечер Блока и Есенина.

— Ему не разрешили бы выступить, без Маяковского программа была бы идеологически невыдержанной. А так получилось хорошо: интеллигент-попутчик Блок, крестьянский поэт Есенин и глашатай революции, пролетарий Маяковский. Хорошо сбалансированная программа, которую без особых возражений утвердили цензоры.

— Разве Маяковский пролетарий?

— По происхождению он буржуй, но всеми признано, что душа у него пролетарка!

Главный инженер вызвал меня к себе в кабинет и спросил:

— В. А., вы знаете нового техника на мельнице — Стрючкова?

— Знаю.

— Он предлагает некоторые технические преобразования на мельнице. Я не думаю, чтобы у нас была теперь возможность немедленно заняться переоборудованием мельницы, с макаронной фабрикой уже забот полон рот. Стрючков же такой настойчивый и упорный, заинтересовал директора и вот теперь мне звонят из треста, предлагают помочь ему проверить возможность таких преобразований. Займитесь вы, пожалуйста, этим при первой возможности и доложите мне.

Я пошла на мельницу и разыскала Стрючкова.

— Дело я хочу затеять большое, — сказал он, — только я не хочу обсуждать его здесь, на мельнице этому оппозиция, я лучше приду к вам в контору со всем материалом.

И правда, через несколько минут он пришел.

— Дело в следующем, — начал он немедленно, — я считаю, что наша мельница может давать не сто тонн муки, как теперь, а много больше, может быть, сто пятьдесят! Все оборудование мельницы, кроме рассевов, может принять эту нагрузку. Ну а наши рассева — это не машины, а качающиеся гробы! Такие рассева давно уже всюду повыбросили, а здесь они все еще держатся. Производительность у них небольшая, места они занимают много, старые они престарые да еще вдобавок раскачивают здание, так как у них очень тяжелые балансы. Я проверил производительность всего остального оборудования мельницы, — он похлопал ладонью по лежащей перед ним тетради, — и с цифрами в руках могу показать, что мы дадим много больше муки, если заменим рассева, они единственное узкое место.

— Заменим рассева, а там другие машины окажутся "гробами"?

— Нет, многие машины совсем недавно заменялись, особенно в очистительном отделении. Я все проверил, я говорил об этом с директором и с главным инженером. Директор согласен поднять об этом вопрос в тресте, но главный говорит, что наша паросиловая может не потянуть увеличенной нагрузки. Вот директор и велел ему проверить, насколько можно будет увеличить нагрузку на паровую машину? Как много времени займет эта проверка?

— Может быть, неделю, если не будут отрывать на другую работу, и если можно будет скоро достать некоторые приборы.

— Какие приборы?

— Нужно будет снять индикаторную диаграмму нашей паровой машины, а индикатора у нас нет. Потом, насколько я знаю, у нас недостаточно высокая градирня.

— Градирню легко будет поднять.

— Да, но нужно подсчитать, насколько поднять.

— В. А., сделайте это как можно скорей.

— Я вижу, вы "взяли быка за рога". Хотите остаться на мельнице постоянно?

— Скоро приходит из военного лагеря помощник, которого я заменяю, и я боюсь, что меня могут уволить, ведь я временный. Если я ничем себя не проявлю, меня попрут отсюда, это одно, а второе, мне и правда очень интересно заняться реконструкцией мельницы; с первого дня, как я сюда пришел, я увидел — нужна реконструкция. Каждый вечер после работы я занимаюсь дома, подсчитывая оборудование. Рассева все равно нужно заменять, они износились, а все остальное в порядке.

— А как вы проверяете, есть у вас книги?

— У меня есть "Мельничное дело" Кузьмина и там даются все расчеты, я даже разработал новую схему помола на увеличенную производительность, только вот вычертить не смог, у меня нет чертежной доски. Вы обратили внимание, что у нас на мельнице нигде не видно схемы помола? Почти все старые мирошники держат свою схему помола в секрете, даже от своих помощников. Поэтому, когда нужно, скажем временно, выключить какой-либо участок на производстве, обязательно вызывают мирошника днем и ночью, а он приходит и, как колдун, говорит, что делать, не объясняя, почему. Для успешной работы не должно быть секретов на производстве.

— А как относится мирошник к плану реконструкции?