Валентина Богдан - Мимикрия в СССР

Мои нервы начали сдавать, и я написала маме письмо, прося ее приехать и забрать Наташу на время к себе. Я боялась, что если нас арестуют, то ребенка возьмут в приют и он затеряется. Я не написала почему, вдруг, осенью, мы решили отправить дочку к родителям, чего раньше никогда не делали, но мама догадалась и приехала немедленно .

— Почему вы боитесь, что могут арестовать Сережу? — спросила она.

— Мы не знаем, за что арестовывают других. Но мы точно знаем, что арестовывают таких, которые никогда преступлений не совершали. Сережа не хвалил Сталина на своих лекциях и этого может быть достаточно для ареста.

— Как же он может хвалить партию и Сталина на лекциях по ботанике?!

— Я тоже думаю, что Сталин к ботанике не имеет отношения, — сказал Сережа, — и что его невозможно к ней "пришить", но вчера мне рассказали забавный случай: доцент по цитологии, на лекции о природе органической клетки, вдруг вставил цитату о том, как партия и лично тов. Сталин меняют лицо животного мира к лучшему, поощряя селекцию. Студент, который мне это рассказывал, говорил, что ему было обидно и стыдно за лектора. Конечно, всем понятно, почему он это сделал.

— Но какая же цена может быть такому заявлению, даже в глазах партии?

— Цена такая: видно, что человек напуган и сделался совсем ручным.

— Как это можно, Сережа, — сказала мама вздыхая, — вы так хорошо работаете для них, а боитесь ареста без всякой вины?

Мама, конечно, оговорилась, сказав "для них", но Сережа вдруг страшно рассердился. Когда он сердится, что бывает с ним очень редко, глаза у него делаются "колючими", зрачок превращается в точку. Так случилось и теперь.

— Я не для них работаю, я работаю для студентов. Если мы, учителя, перестанем честно и хорошо учить нашу молодежь из-за того, что считаем советскую власть плохой, к чему это приведет? Молодежь, в том числе и наши дети, одичают.

— Большинство арестовано без вины, — сказала я, — и вы это хорошо знаете, мама, а потом люди под пытками оговаривают товарищей. Главное, конечно, власть хочет, чтобы их боялись и не решались на сопротивление. Я думаю, у ГПУ, как и у нас на комбинате, есть свое производственное задание. Им указывают, сколько людей в каком городе нужно арестовать. Мама, я хочу, чтобы вы также забрали наши ценные вещи. Чтобы не вызвать подозрения у Давыдовны, я ей сказала, что папа уезжает надолго в командировку, и вы берете Наташу, чтобы вам не было скучно одной.

— Ну и жизнь наступила! — возмутилась мама. — Сколько лет народ с властью борется и ничего не может сделать! Если бы до революции мне кто-нибудь сказал, что будет вот такая власть, я бы ответила: бред сумасшедшего! Я уеду с Наташей завтра же.

— Как только наступит затишье и будут меньше арестовывать, вы привезете Наташу домой.

Арестов так много, что просто невозможно о них умолчать, не сказать хотя бы несколько слов надежному другу. Когда к нам на фабрику пришел мой приятель из треста, Вадим, я, зная, что он живет с матерью и братом, военным специалистом, спросила, все ли у них благополучно?

— С братом пока все. А вот мать недавно удивила и огорчила нас не на шутку. Мы, конечно, знаем, что она волнуется о брате и обо мне, но до какой степени, я не представлял.

— Все матери и жены волнуются.

— Да не все это одинаково показывают. Мать же наша что придумала? Заметил я как-то, что она что-то записывает. Записывает в простую ученическую тетрадку. На днях вошел я к ней в комнату, а она сидит и пишет. Увидела меня и страшно смутилась, даже как будто испугалась, скорей закрыла тетрадь и спрятала в ящик. Я спросил: — Не стихи ли, мама, пишешь? — а она с раздражением: — Откуда ты взялся? Я не знала, что ты дома.

Вечером, за ужином, я начал над ней подшучивать, говорю брату: — Мама опять стихи пишет (она в молодости писала), да держит в секрете, нам не показывает. Брат поддержал шутку. А она вдруг заплакала. Убежала к себе и, смотрим, несет пару тетрадок и сует нам: — Почитайте, какие это стихи.

И представьте, что она выдумала? Вела дневник и вперемежку с домашними событиями вставляла хвалы Сталину: — …сегодня купила чайной колбасы, очень вкусная, жизнь стала действительно хорошей и счастливой, как сказал товарищ Сталин.— Или записала старый рецепт орехового торта и пояснила: — …теперь, благодаря умной политике партии и товарища Сталина, можно позволить себе испечь ореховый торт! — Похвалы она включала не густо и в глаза они мало бросаются. Брат говорит: — Ну, зачем ты это пишешь? Если меня арестуют, то будут читать мои бумаги, а не твои. Да и заметно, даты стоят давние, а видно, что написано все недавно. — А она отвечает: — Ты не заметил, я написала разными чернилами, а то и карандашом. И когда арестовывают, то все бумаги из дома забирают, прочтут и увидят, в какой лояльной семье ты живешь. — Представьте, до чего додумалась!

— Ну, это не поможет. Прочтут и, если поверят, скажут, мать у тебя лояльная, а ты такой-сякой.

— Так и мы думаем, но матери не говорим. Пусть утешается, как может. Представляете, до чего она напугана?

Ко мне пришла мать Игоря и рассказала, что Лиза хочет разводиться с ее сыном. Игорь, который всегда любил ухаживать за женщинами, по приезде в Ростов совсем распустился. Он часто приходил к нам по вечерам играть в карты и почти каждый раз хвалился своими новыми победами. В последний раз, когда он был у нас, он даже предлагал привести к нам свою приятельницу в качестве четвертого партнера. Но я не согласилась и прямо ему сказала, что не будут принимать у себя в доме его любовниц.

— Как вам не стыдно, Игорь, вы хотя бы постеснялись рассказывать о своих похождениях.

В ответ на это он рассмеялся, подмигнул Сереже и пропел куплет песенки:

Привел, так сказать, литературное оправдание своим поступкам.

Несколько недель тому назад у Лизы родилась дочка Ната, и я думала, что теперь они живут мирно, но оказалось иначе.

— Валентина Алексеевна, — просила мать Игоря,— может быть вы попытаетесь повлиять на Лизу, уговорить ее не разводиться с Игорем, ведь у нее двое детей, она должна о них подумать.

— Что же ее заставило решиться, так сразу?

— Она узнала, что у любовницы Игоря тоже родился ребенок, ровно через две недели после рождения Наты.

— Ну и ну! Это действительно!

— Она всегда знала, что он ей изменяет, но все-таки он Лизу считает своей женой, а не ту… Теперь она хочет отнять у своих детей отца, хорошо ли это? Ведь как только она пошлет ему развод, он женится на той, другой. И зачем она все это затевает? Какая ей от этого польза?

— Все-таки есть же предел терпению жены!