Валентина Богдан - Мимикрия в СССР

Вечером, когда я легла в постель, я вспомнила этот разговор и пришла в ужас. Что я позволила себе сказать?! Допустить хоть на мгновение, что партия оторвалась от народа, какое кощунство! Еще пара таких "гипотетических" предположений и Коваль за меня возьмется. Я ворочалась и вздыхала и не могла заснуть. Сережа, очевидно, услышав, спросил:

— Ты почему так тяжело вздыхаешь?

Я рассказала о разговоре с Ковалем.

— Успокойся, за ним осталось последнее слово и он будет думать, что его убеждения неотразимы. Ничего ужасного ты не сказала. Но почему вы ведете политические разговоры, что вам там, делать нечего?

— Ты знаешь, как я боюсь опоздать на службу и за это попасть под суд, я всегда прихожу на работу чуть ли не за полчаса раньше и он тоже, вот мы и разговариваем до начала работы.

— Лучше попасть под суд за опоздание, чем за антисоветские разговоры.

— Я уже столько раз давала себе слово не говорить с ним о политике, но как-то само получается: заговорили об искусстве, а кончили о политике!

— Успокойся, ничего не будет худого… Ты знаешь, сегодня я брал с собой Наташу, когда пошел после обеда в университет?

— Что же ей там понравилось?

— Интересно получилось. Пришел наш аспирант, Сурков, а у него во рту много искусственных металлических зубов. Увидев Наташу, он заулыбался и хотел взять ее на руки, а она убежала от него, спряталась у меня за спиной и оттуда спросила испуганным шепотом: "Папа, это кто, людоед [5] В русских сказках у людоеда железные зубы. ?" Это было неожиданно и очень забавно.

— А что же Сурков?

— Его это тоже позабавило, он еще больше оскалил зубы и сказал: "Да, я людоед, только я не охочусь за девочками моложе восемнадцати лет. Так что ты меня пока не бойся".

В этом году весна на Кубань пришла рано. Приглашая меня приехать к ним погостить на первомайские праздники, мама писала, что надеется, у них в огороде к этому времени уже будет молодая редиска, зеленый лук и достаточно щавеля, чтобы сварить зеленый борщ, который я очень люблю. Но по приезде меня ждало большое разочарование: в ночь под первое мая ударил небольшой мороз и многие овощи, в том числе и листья щавеля, померзли. Папа был особенно расстроен тем, что с большим трудом выращенная рассада помидоров и высаженная в грунт уже с цветами вся погибла от мороза.

После морозной ночи первомайский день был солнечный и очень теплый. Читая книгу у раскрытого окна, я слышала, как Ниночка и Наташа, играя во дворе недалеко от окна, серьезно обсуждали, какой обед они будут готовить для кукол. Затеяв что-то очень сложное, они с увлечением стали готовить. Вдруг что-то упало и, очевидно, разбилось.

— Ты что разбила? — спросила Ниночка.

— Стакан, теперь бабушка рассердится, она не велела брать посуду из дома.

— А ты не говори ей, что это ты разбила.

— Я не скажу, но если она спросит?

— Когда спросит, скажи "не знаю, кто разбил".

— Как не знаю, — удивилась Наташа, — ведь я знаю, я разбила.

— Ну да, ты знаешь, но ты с-к-а-ж-и: "не знаю", можешь ты сказать "не знаю"?

— Но ведь я знаю, — не понимала Наташа, — как могу я сказать "не знаю", если я знаю?

— Какая ты еще глупая, Наташа, тебе ведь уже четыре года, даже четыре с половиной, и ты все еще не знаешь, что можно сказать неправду! — самой Ниночке восемь лет.

Тут я решила вмешаться:

— Ты чему ее учишь, бессовестная? Врать? Вот я напишу об этом Шуре, разве ты не знаешь, что врать стыдно, грешно и даже опасно?

Ниночка растерялась и покраснела.

— Вот, покраснела, тебе стыдно, а зачем же ты учишь Наташу? Ведь если кто говорит неправду родителям или бабушке, это всегда видно, по глазам видно, и за это наказывают.

— Как это по глазам видно? — спросила Наташа.

— Да так, когда человек говорит не то, что думает, у него глаза делаются немного другого цвета, и это сразу заметно тем, кто его хорошо знает.

Кроме того, неправду говорить опасно, после этого люди не будут тебе верить, даже тогда, когда ты будешь говорить правду. Вот, например, у тебя, Ниночка, заболит голова в школе и ты скажешь учительнице, а учительница, зная, что ты не всегда говоришь правду, не поверит, подумает, что ты капризничаешь, и не даст тебе лекарства. И тебе может быть очень плохо, ты даже можешь умереть без помощи, так как тебе не поверят, что ты больна! Видишь, к чему это может привести?

Наташа смотрела на Ниночку широко раскрытыми, испуганными глазами. У Наташи замечательные глаза! Удивительны они необыкновенным выражением чистоты и доверчивости. Когда она слушала, видно было, что она верит каждому слову. И теперь, видя в ее глазах так ясно выраженное осуждение и испуг, мне прямо захотелось заплакать от нежности к ней. Когда, бывало, она не жила с нами и я вспоминала ее, в моем воображении прежде всего вставали ее широко расставленные, такие доверчивые глаза!

Вечером я рассказала об этом случае маме:

— Куда проще учить детей, особенно маленьких, когда они знают Заповеди Божии. Можно просто сказать — тебя Бог за это накажет, а то пришлось целую лекцию читать, почему врать нельзя.

— Ниночка отлично знает Заповеди. Я давно заставила ее выучить. Ты напомнила ей, что врать грешно, и хорошо. Я и Наташу выучу, когда ей будет лет шесть.

— Ниночка не рассказывает в школе, что вы учите ее Закону Божию?

— Вероятно, рассказывает. Но многие бабушки это делают. Дети, они чуткие, если она заметит, что в школе не нравится, она просто не будет об этом говорить. Она еще маленькая и не видит расхождений в том, чему ее учат дома и в школе. Она ведь и в церкви ни разу не была, церкви-то в Кропоткине нет. Она, вероятно, думает, это такой порядок, то есть одни знания она получает в школе, а другому ее учат дома.

— А бывали случаи, когда школа притягивала бабушку к ответу за вредное влияние?

— У нас в Кропоткине не было.

— Надеются пересилить бабушек в пионерах и в комсомоле, — отозвался папа.

— Далеко не всех пересиливают. Например, детей крестят очень многие. Когда крестили Наташу, священник сказал, что окрестил троих, а недавно священник опять появлялся у нас, пятерых окрестил.

— А часто он приходит в Кропоткин?

— Редко и нерегулярно. И ночует всегда у разных людей.

Во время каникул этого года мы поехали в путешествие по Волге. Наташа поехала к бабушке, а Давыдовна в свой очередной годовой отпуск. До Сталинграда мы ехали по ж. д., и, приехав туда очень рано утром, мы первым делом пошли покупать билеты на пароход. Здесь нас ждало разочарование: билетов первого класса на ближайший пароход не оказалось. Ехать третьим не хотелось.