Феликс Чуев - Молотов. Полудержавный властелин

07.07.1976

— Сталин был крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам…

А в 1945 году я объявил войну японцам. Вызвал в Кремль посла и вручил ему ноту.

— И как японцы восприняли?

— Как восприняли? С восторгом.

— Показывали по телевидению, как вы со Сталиным в 1941 году принимали Мацуоку. Сталин пьет шампанское и на него смотрит. А вы стоите с бокалом и улыбаетесь. Мацуока Сталина под руку взял…

— Тот уже выпил много. Журналисты заставили. Дело идет к войне. Это в моем кабинете. Народу много было…

29.04.1982

— Говорят, вы с Мацуокой пели «Шумел камыш…», когда его провожали в 1941 году?

— Было, было дело… Да, он еле стоял на ногах на вокзале…

Но и меня грузины напоили в 1925 году. Серго придумал. Он был тоже в компании. Проезжали по одной деревне. Они телегу поперек поставили — нет проезда. Это было все организовано — выпивка, закуска, и народу собралось порядочно. Несколько машин, местные. Накачивали, пили, пили, давай рог — две бутылки в одном роге, ну нельзя же такие вещи! Я его выпил и не рад уже, не могу держаться…

Приехали в Сухум. Только приехали, у них уже приготовлена там закуска, выпивка, гармонь, что-то еще. Я говорю: «Я пойду наверх, надо мне выспаться». А они приглашают. Я: «Только через мой труп». Кончилось тем, что они согласились. Только я выспался — опять у них выпивка, закуска, это пение, тосты…

Грузия… Там я, так сказать, немножко пострадал. Один вечер совсем полужив был.

01.01.1979, 09.03.1979

— Во всех исторических книгах говорится, что Сталиным был допущен просчет в определении срока начала войны.

— В какой-то мере так можно говорить только в том смысле, если добавить: а непросчета не могло быть, — отвечает Молотов. — Как можно узнать, когда нападет противник? Мы знали, что с ним придется иметь дело, но в какой день и даже месяц…

— Известно, что было четырнадцать сроков.

— Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку. Предупреждали, да. Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал.

Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.

Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории. (Читаю у Черчилля: «В пользу Советов можно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей огромной страны. Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была в тот момент в высокой степени реалистичной». — Ф. Ч.)

Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных. (Главный маршал авиации А. Е. Голованов [7]говорил мне, что после разгрома немцев под Москвой Сталин сказал: «Дай бог нам эту войну закончить в 1946 году». — Ф. Ч.)

— Но были же донесения разведки…

— Написано об этом противоречиво. А с моей точки зрения, другого начала войны и быть не могло. Оттягивали, а в конце концов и прозевали, получилось неожиданно. Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Разведчики могут толкнуть на такую опасную позицию, что потом не разберешься. Провокаторов там и тут не счесть. Поэтому без самой тщательной, постоянной проверки, перепроверки нельзя на разведчиков положиться. Люди такие наивные, обыватели, пускаются в воспоминания: вот разведчики-то говорили, через границу переходили перебежчики…

Нельзя на отдельные показания положиться. Но если слишком, так сказать, недоверчивыми быть, легко впасть и в другую крайность.

Когда я был Предсовнаркома, у меня полдня ежедневно уходило на чтение донесений разведки. Чего там только не было, какие только сроки не назывались! И если бы мы поддались, война могла начаться гораздо раньше. Задача разведчика — не опоздать, успеть сообщить.

Вообще все мы готовились к тому, что война будет и от нее нам трудно, невозможно избавиться. Год оттягивали, полтора оттягивали. Напади Гитлер на полгода раньше, это, знаете, в тогдашних наших условиях было очень опасно. И поэтому слишком открыто так, чтобы немецкая разведка явно увидела, что мы планируем большие, серьезные меры, проводить подготовку было невозможно. Провели очень много мер, но все же недостаточно. Не успели многое доделать. Пошли воспоминания, будто бы за все должен Сталин отвечать. А был нарком обороны, начальник Генерального штаба… Но с другой стороны…

— Некоторые, маршал Голованов в частности, считают, что Генеральный штаб прозевал войну.

— Он не прозевал. Тут и по его вине, и потому, что у них директива была такая: не верить первым сообщениям, проверять. На это ушло какое-то время.

— Но это уже недоработка Сталина.

— Так можно, конечно, считать. Положение у него было очень трудное, потому что он очень не хотел войны.

— А может, Сталин переоценил Гитлера, думал, что тот все-таки поумнее и не нападет на нас, не закончив войну с Англией?

— Верно, верно, такое настроение было не только у Сталина — и у меня, и у других. Но с другой стороны, Гитлеру ничего не оставалось делать, кроме как напасть на нас, хоть и не кончена война с Англией, да он бы никогда ее не закончил — попробуй закончи войну с Англией!

— Один писатель так изобразил начало войны, — говорю я, — что Сталин проклинает посла в Германии Деканозова, а также Молотова, «похвалявшегося тем, что теперь у нас будет дружба с Германией».

— Плюет и размазывает по всему тиражу, — говорит Молотов, — зная, что я не могу теперь публично защититься…

— Сейчас пишут, что Сталин поверил Гитлеру, — говорю я, — что пактом 1939 года Гитлер обманул Сталина, усыпил его бдительность. Сталин ему поверил…