Андрей Буровский - Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси.

В 451 году идиллия с Западной Римской империей закончилась — Аттила решил завоевать Рим. В битве на Каталаунских полях против гуннов стояли войска союзников: вестготов, франков, и Рима (фактически — одной Италии, вся остальная часть империи была под варварскими королевствами). Колоссальным напряжением сил союзники разбили гуннов.

В 453 году умер Аттила. Согласно легенде, гунны запрудили русло Тиссы; в обнажившемся дне они сделали могилу Аттиле, положили с ним огромное количество золота, заколотых рабов и скота. Потом они снова пустили Тиссу по прежнему руслу. До сих пор не иссякают ряды желающих искать эту могилу Аттилы… Мои читатели тоже могут этим заняться; необходимо только помнить главный признак погребения Аттилы — огромное количество золота. Смотрите не перепутайте!

После смерти Аттилы наследники передрались между собой, и в 455 году германцы во главе с гепидами восстали. В битве при реке Недао они разгромили гуннов; гунны ушли из Паннонии навсегда — в Причерноморье. Там след гуннов теряется — и теряется навеки, бесследно.

Получается, вся история державы гуннов еще мимолетнее, чем державы готов — ровно 80 лет, между 375 и 455 годами. Но память о державе гуннов осталась крепкая, особенно у германцев, — ведь именно германцы составили костяк державы гуннов — они же ее и похоронили сначала на Каталаунских полях, потом на реке Недао.

Основой исторической памяти всякого народа становятся его эпические сказания. В сагах и былинах народ вспоминает свою раннюю историю, повествует о том, как он сложился и откуда пришел на свою современную родину. В средневековых германских сагах державу гуннов помнили очень хорошо. Помнили и о народах, которые входили в эту державу.

В «Песне о Нибелунгах» есть описание блестящего шествия, своего рода воинского парада при дворе Аттилы. В переводе Ю. Корнеева это описание выглядит так:

Сложилась «Песнь о Нибелунгах» веке в XI–XII, и это чувствуется в приведенном отрывке: поляков как народа в V веке еще не было; греки не были всадниками; мало вероятно, чтобы уже существовал Киев и Киевская земля.

Но, по мнению такого знатока европейского Средневековья, как А. Я. Гуревич, при всех позднейших искажениях в «Песне о Нибелунгах» очень четко просматривается содержание событий V века — событий, составивших ядро германского эпоса [69. С. 707–710].

В гуннской державе хорошо знали восточных славян; не только воины, служившие гуннским владыкам, но и славянские плотники были хорошо знакомы в Паннонии времен гуннов [70. С. 81]. Так что славяне и германские народы, в том числе готы, продолжали контактировать и в гуннскую эпоху, как подданные одного государя и жители одного государства.

Многие историки и культурологи рассматривают события времен «готского величия» — от Германариха до крушения Италии остготов в VI веке и Испании вестготов в VIII веке — как время, когда формировались духовные основы всей будущей германской нации. Приходится признать — славяне, в том числе «бойцы из Киевской земли», принимали в событиях самое непосредственное участие. Историческая память немцев очень хорошо сохранила это в своих эпических преданиях.

Народы, которые контактируют так долго и связаны так тесно, как готы и славяне, обязательно влияют друг на друга. Кто-то может влиять активнее, кто-то не в такой степени сильно, — но каждый будет оказывать разного рода воздействия на культуру каждого.

Западные славяне меньше получили от готов — похоже, они раньше ушли из зоны активных контактов. А вот в культуре восточных славян от готов осталось очень многое. В древнерусском языке осталось много заимствований из готского языка. Это очень важные заимствования, и они перешли в современный русский язык.

Слово «изба» — не коренное славянское слово. Оно происходит от готского stube — штабель. До готов славяне, жившие в более теплом климате, строили только хаты; стены хаты делались из переплетенного лозняка — плетня, обмазанного сверху глиной. Если даже строили полуземлянку с деревянными стенами — стены были плетеные или из вколоченных в пол вертикальных тонких стволиков.

Построить хату можно быстро, и трудовых затрат на постройку нужно немного, — особенно если и пол сделать земляной или обмазанный глиной.

Еще одно заимствование — слово «меч», по-готски — mëki.

Шлем по-готски назывался hilms или helms. Славяне заимствовали и это слово.

Что это доказывает? Помимо культурных заимствований — что «славяне с самых ранних времен вливались в состав готских дружин, активно перенимая у них типы вооружения и боевые приемы» [71. С. 17].

Но есть и намного более серьезные свидетельства готско-славянских контактов. Слово «чужой» русского языка прямо восходит к готскому слову piuda — что означает на готском языке «народ».

Ученые предполагают, что таким словом определяли себя готы при общении со славянами: для простоты. Ну что ж… Все первобытные племена считают себя единственными «настоящими» людьми на земле. Наши славянские предки с простодушным зверством дикарей считали, что они одни владеют словом — они славяне, то есть «говорящие». Тех, кто не владел славянской, единственной человеческой речью, называли немцами — немыми. Как интересно: это слово, когда-то относимое ко всем чужеземцам, быстро стало относиться только к одному народу. Случайно ли?

Готы были, разумеется, не лучше, — встречаясь со славянами, они называли себя «народом» — то есть опять же, единственным народом на земле. Интересно, понимали ли славяне, что, применяя это слово, готы как бы исключают их из рода человеческого? И понимали ли готы, что славяне отказывают им в праве владеть членораздельной речью?

Слово «народ», которое готы произносили как piuda, в древнем верхненемецком звучало как thioda. От этого слова произошло прилагательное «tiutsche», которым немцы начиная с XI века все чаще обозначали весь свой народ. До этого никакого единого немецкого народа не существовало, были территориальные названия, восходившие к прежним племенным делениям. «Баварцы» — это, конечно же, не члены племени баваров, а «саксонцы» — вовсе не древние саксы, но именно этими словами чаще всего называли себя жители разных немецких земель. Осознание своего единства было, но слабое, слабее территориального. Так поляне понимали, что древляне — тоже славяне, близкие родственники, но это не мешало им топить древлян в собственной крови при всякой попытке освободиться и не платить дань.