Андрей Буровский - Отец городов русских. Настоящая столица Древней Руси.

Но такое могло произойти только в одном случае: если бы множество скандинавов из Швеции внезапно совершили бы дренг именно в южное Приладожье. А ведь шведов не только в X, но даже в XIII–XIV веках было немного — считанные две-три сотни тысяч человек. Только юг современной Швеции был хорошо освоен и населен; даже срединная Швеция была заселена слабо, не говоря о самом севере.

В результате трех крестовых походов 1157, 1249 и 1293 годов шведы овладели всей Южной Финляндией. 12 августа 1323 года Новгород заключил Ореховский мир со Швецией (в городе Орешек-Нотебург, откуда и название). Финляндия по договору полностью отходила к Швеции. Но и в Финляндии не произошло синтеза финно-угорской и скандинавской культур, не появилось единого общего языка. Финляндия оставалась страной, которую завоевала Швеция, и не более того. На большее у Швеции просто-напросто не хватило сил. Вряд ли хватило бы и на Приладожье.

Сейчас в каждом регионе России пытаются прочитать историю своего региона как какую-то особую историю, просчитать — а не могло ли здесь, на территории родного колхоза, возникнуть особое государство? Естественно, получше того, которое появилось потом?

Уверен, что местные краеведы и фантасты обязательно попытаются описать некий «Остров Ладогу», живущий параллельно с Государством Российским: с уровнем жизни современной Скандинавии, с приоритетом законов над любым произволом, с богатым вольным городом Ладогой.

Но все это будет фантастикой чистейшей воды, перспективу независимого русско-варяжского Альдейгьюборга следует признать исчезающе ничтожной возможностью.

Более того: не состоялось не только русско-скандинавское государство Ладога-Альдейгьюборг, не состоялось даже варяжское ярлство в составе Руси. Такое ярлство, похоже, вполне могло бы возникнуть — хотя уже и без особого языка и культурной традиции; не государство особого народа, а одно из феодальных княжеств Руси, с некоторыми особенностями, пришедшими из Скандинавии. Ярлство Альдейгьюборг могло состояться так же, как состоялось герцогство Нормандия и Сицилийское королевство.

К сожалению, в X–XIII веках действовало сразу несколько причин, в силу которых и такая версия истории осталась только в теории.

Во-первых, ослабло значение пути из варяг в греки. Ладога и экономическая мощь Ладоги стояла на этом пути.

В VIII–IX, даже в X веке, путь из варяг в греки был самой мощной торговой артерией Европы: масштаб торговли по этому пути превосходил масштабы морской торговли в Западной Европе, причем превосходил в несколько раз. В XI–XII веках роль пути из варяг в греки ослабла, появились новые артерии. В XII–XIII веках сухопутный путь из Германии и Польши через города Галицкой Руси (Львов, Владимир, Галич, Перемышль) сделался важнее, чем путь из варяг в греки. Вместе с угасанием пути приходили в упадок и выросшие на нем города.

Второй причиной стала ассимиляция варяг славянами. В X веке варяжское лицо Ладоги еще хорошо заметно. В XI–XII веках оно уже почти неразличимо. В XII веке славяне и варяги вместе отбивают от Ладоги шведов… В XIII веке, ко времени монгольского нашествия, варягов в Ладоге уже нет, есть только потомки варягов.

Третьей причиной стал распад Древнерусского государства, в котором Альдейгьюборг играл особую роль: роль колыбели правящей династии. Для потомков Рюрика, по крайней мере до Ярослава-Ярицлейва и даже до сыновей Ярослава, Ладога была и первой столицей Руси, и местом связи новой родины — Руси, со старой родиной — Швецией. Нет единого Древнерусского государства — нет и тех влиятельных людей, которые хранили бы сентиментальные воспоминания.

Четвертой причиной упадка Ладоги-Альдейгьюборга стало возвышение Новгорода — города-конкурента Ладоги. Новгород на пути из варяг в греки был скорее союзником Ладоги. Новгород в составе Древнерусского государства был хранителем общего пласта традиций, сентиментальных воспоминаний.

Самостоятельный Новгород жил по своим законам, а не по воле князей; Господин Великий Новгород очень мало беспокоился о том, откуда пошла княжеская династия. Путь из варяг в греки давал Новгороду несравненно меньше, чем самостоятельная морская торговля на Балтике. На пути из варяг в греки Альдейгъюборг был союзником, в морской торговле — конкурентом. Новгород стал давить конкурента и сделал это без особого труда: экономический потенциал Новгорода был в десятки раз мощнее, чем у Ладоги.

Во всех областях науки сталкиваются две школы: московская и петербургская. Московская школа археологов — более официозная, петербуржцы всегда держали себя как-то независимей.

В конце 1960-х годов в Петербурге некоторые археологи стали объявлять себя «неонорманистами». Мол, норманны все же внесли не оцененный по достоинству вклад в становление Древнерусского государства. Настоящая «норманнская дискуссия» прошла в 1965 году в Ленинградском университете, на «Проблемном семинаре» Льва Клейна. По мнению самого ведущего, «неонорманисты» заявляли о себе даже чрезмерно нахально» [95].

Не так уж много утверждали неонорманисты на этой дискуссии, и не такие уж революционные выводы делали. Они:

— утверждали, что в становлении Древнерусского города определяющую роль сыграла международная торговля;

— выделяли древнерусские города, тождественные скандинавским викам (Ладогу, Новгород, Гнездово);

— процесс становления городов на Руси они сопоставляли с такими же процессами в Скандинавии.

И всего-то?! Да, вот и все. Но и этой «крамолы» хватило, чтобы московский археолог объявил их взгляды «почти неприкрытым норманизмом» [96. С. 39].

Да и сами неонорманисты ничего не имели против; они вели себя чуть ли не вызывающе. То есть они осторожничали, старались ссылаться на Маркса и Ленина, на постановления съездов КПСС и высказывания Брежнева. Но тут же на каждом шагу показывали всем своим видом, демонстрировали каждым словом: это они умные, они знают, как на самом деле все было!

На тот раз шум по поводу норманнов и их роли почти не вышел за пределы академических кругов, не нашлось своего Ломоносова. Но все же: в очередной раз «норманизм» сделался из научной гипотезы политическим лозунгом. На этот раз — для размежевания послушных, официозных археологов и непослушных, неофициозных. Ну, и конечно же, для борьбы петербургской археологической школы с московской.

Власти пытались утвердить свою версию русской истории — без всяких там ужасных иноземных норманнов. Они пытались объявить крамолой и чуть ли не диссидентством всякое несогласие с этой официальной линией. Московская школа честно выполняла заказ. Но не только…

За различиями школ лежал еще и немного различный опыт раскопок, другой археологический материал. Москвичи копали везде, от Новгорода до Украины и до самого юга России. Они были знакомы с варяжскими древностями, но в числе всех славянских, финских, балтских находок, на которых учились и работали москвичи, варяжские древности терялись в общей массе.