Александр Арсаньев - Продолжение путешествия (Бабушкин сундук - 2)

Кучер лежал на своем месте, на том самом месте, на котором и полагается ему находиться по роду его деятельности, то есть у себя на козлах. Вот только поза у него была странной. Рука свешивалась чуть не до земли и голова находилась слишком низко...

Он был мертв. Я поняла это, когда оказалась от него в двух шагах. И вздрогнула всем телом.

Предчувствие толкнуло заглянуть меня в возок и не обмануло. Мой второй спутник, если так можно называть конвоира, был тоже убит. Судя по всему, он так и перешел в иной мир, не приходя в чувство, поскольку его тело не изменило положения с того времени, когда я видела его в последний раз. Выстрел был произведен в упор, и багровое пятно крови на месте сердца не вызывало сомнений - помочь ему было уже нельзя.

Рядом с его сапогом валялся пистолет, из которого он наверняка и был убит. Мне даже не надо было брать его в руки, чтобы узнать. Слишком часто я брала его в руки, чтобы усомниться в очевидном - этот пистолет принадлежал мне.

Ноги мои стали ватными, и закружилась голова. И я присела на ступеньку экипажа, чтобы не потерять сознание. Снова я оказалась наедине с двумя трупами. На этот раз застреленными из моего оружия. Если бы в этот момент из кустов вышел господин Алсуфьев, он не преминул бы надеть на меня кандалы и имел бы на это полное право. Во всяком случае, - формально. И на этот раз доказать свою невиновность мне было бы более, чем затруднительно.

Насколько я поняла, мне самой пока ничего не угрожало, впрочем, об этом я даже не подумала в первые минуты. Слишком велико было потрясение. Во всяком случае, у меня не возникло желания спрятаться или хотя бы отойти от места преступления.

Поэтому уже через несколько минут я встала со ступеньки и обошла вокруг возка. И не обнаружила ни следов борьбы, ни других следов чьего-нибудь недавнего здесь присутствия.

Можно было подумать, что убийцы или подбежали внезапно и тут же прикончили обоих, либо были знакомы им и поэтому не вызвали опасений. Не уверена, что тут же пришла к этому выводу, потому что воспринимала все, как во сне. Кошмарном именно благодаря этой атмосфере обыденности и почти эпического спокойствия. И это бросалось в глаза. И в этом мне виделась какая-то ненатуральность, искусственность происходящего. И не удивительно. Ни до того, ни после мне не приходилось иметь дело с мужчинами, которые дали бы себя умертвить, хотя бы не попытавшись защититься.

Я оказалось в совершенно глупом положении. Если еще полчаса назад у меня появлялись робкие мысли о побеге, то теперь мне не от кого было бежать. Если до этого неопределенность моего положения была относительной, то теперь она стала абсолютной. Признаюсь честно: я совершенно растерялась и стояла на опушке леса, не зная, что предпринять.

Из состояния оцепенения меня вывела внезапная мысль. Даже не мысль, а блеснувшее подобно молнии видение. Мне показалось вдруг, что кучера подменили.

Я хорошо помнила его масляную глумливую физиономию и рыжую щетину. Но ни того, ни другого у трупа не было. Мысль была странной, но я убедилась в ее справедливости, едва только подошла к нему поближе.

Волосы этого человека были какие-угодно, но только не рыжие. Судить об этом было сложно, так как растительности на голове у него практически не было. Сняв надвинутый на нос трупа картуз и убедившись в этом, я в ужасе отшатнулась. На меня в упор смотрели бессмысленно выпученные голубые глаза незнакомого мне человека. Я могла поклясться, что до этой минуты не видела этого человека никогда в жизни. А зрительная память меня никогда не подводит.

Хотя кто-то явно пытался убедить меня, что это тот самый человек, с которым я говорила меньше часа назад. С этой целью он или они и натянули на уже мертвое тело кучерское платье и, если бы не моя наблюдательность, я бы не заметила подмены. Чтобы не сомневаться, я дотронулась до его лица, и рука моя ощутила ту самую безжизненно-влажную прохладу, которую трудно с чем-либо спутать. Этот человек был убит. Я заметила на его виске темное запекшееся отверстие от пули. И скорее всего, из того же оружия, что и мой конвоир. То есть (как это ни чудовищно звучит) из моего пистолета, но не позже, чем несколько часов назад. А, может быть, и раньше. Обладавшие более тонким, чем у меня, чутьем зеленые мухи, неизвестно откуда появляющиеся в таких случаях, уже летали вокруг его тела.

Меня хотели обмануть. И им бы это удалось, если бы я повела себя по-другому, то есть так, как повела бы себя на моем месте любая другая женщина. Но мои мистификаторы, кем бы они ни были, допустили непростительную ошибку. Они не учли, с кем имеют дело.

На всякий случай я заглянула внутрь возка и пощупала лоб второму покойнику. Он еще не успел остыть, более того, с него еще не успели испариться капельки пьяного пота. Здесь сомневаться не приходилось полчаса назад этот человек еще видел сны.

"Значит, все это было игрой, - содрогнулась я от своего мысленного вердикта. - Какова же ее цель, господа игроки?"

Оглянувшись по сторонам, я по-прежнему никого не заметила, но у меня появилось ощущение, что за мной наблюдают. Может быть, это было игрой воображения, но, поверьте, ощущение было не из приятных. И первое, что мне захотелось сделать - это нарушить те самые условия игры, которые мне старались навязать. Нарушив их, я бы перестала играть на руку своим врагам. А то что неведомые игроки были моими врагами, сомневаться не приходилось. И плясать под их дудку было бы непростительной глупостью.

Но прежде, чем нарушить эти самые условия, нужно было бы их понять. Что я и попыталась сделать как можно быстрее.

"Что должна была бы сделать нормальная женщина, попади она в подобные обстоятельства?" - задала я себе мысленный вопрос и оказалась в весьма затруднительном положении. Сам мой вопрос уже как бы предполагал, что себя я нормальной женщиной не считаю, а, следовательно, судить о реакции таковой по этой причине не имею права. И все же я попыталась это сделать. А для удобства подставляла на свое место одну за другой всех своих подруг и родственниц, что приходили мне на память.

И пришла к выводу, что нормальная средне-статистическая женщина, если можно такую себе представить, прежде всего упала бы в обморок, тем более, что во времена моей юности подобная женская слабость считалась признаком утонченности, а прийдя в себя - отправилась бы в ближайший населенный пункт за помощью, тем самым передав себя в руки "правосудия". Как иногда кощунственно звучит это слово. Во всяком случае в моем положении обратиться за помощью к какому бы то ни было правосудию мог бы только безнадежно больной психически человек. Потому что ни одно правосудие бы мне просто-напросто не поверило, но именно на это и рассчитывали те, кто помог мне оказаться в этой ситуации. Следовательно, мне нужно было поступить как угодно, но только не по этому безумному и тем не менее навязываемому мне сценарию.