Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 2

Мануйлов . — Это было при Плеве. Тогда я из Рима поехал в Париж с сохранением моего места в Риме и ведал этой частью. Но по осведомлению никогда не работал.

Председатель . — Скажите, пожалуйста, какое было ваше вознаграждение не в 1916 г., а раньше, в 1914–1915 годах?

Мануйлов . — Дело в том, что в Риме я получал около 12 тысяч рублей. Затем, в Париже, когда мне была поручена печать (Лопухин был тогда директором департамента полиции, а Плеве был министром внутренних дел), тогда я получал 1.500 рублей в месяц. Кроме того, давались деньги на газеты, при чем давались так, что мы брали абонементы на известное количество номеров газеты, например, «Фигаро», в виде компенсации за помещение статей.

Председатель . — А в последние годы, 1913–14–15?

Мануйлов . — Последние годы я не служил совершенно.

Председатель . — Какие ваши средства в настоящее время?

Мануйлов . — В последние годы я довольно удачно играл на бирже. Вообще же я получил наследство от отца, довольно большое.

Председатель . — В котором году и какое по размерам?

Мануйлов . — Наследство в 200 тысяч, при чем духовное завещание отца было составлено так, что я получаю деньги, когда мне минет 35 лет.

Председатель . — Т.-е. 13 лет тому назад?

Мануйлов . — И до 35-летнего возраста пользовался процентами с капитала.

Председатель . — Где утверждено это духовное завещание?

Мануйлов . — Здесь.

Председатель . — Как зовут вашего отца?

Мануйлов . — Федор Иванович.

Смиттен . — Это — нотариальное завещание?

Мануйлов . — Кажется, нет.

Председатель . — Где хранились эти деньги?

Мануйлов . — В Сибирском банке.

Председатель . — Когда он умер?

Мануйлов . — Давно, лет 25 тому назад.

Смиттен . — Копию с этого духовного завещания вам приходилось когда-нибудь снимать?

Мануйлов . — Нет, я его читал. Дело в том, что это духовное завещание читал председатель суда Рейнбот, который говорил моему адвокату Аронсону, что на него произвело хорошее впечатление это духовное завещание.

Председатель . — Значит, эти деньги вы получили через Сибирский банк лет 13 тому назад?

Мануйлов . — Эти деньги пошли потом в государственный банк.

Председатель . — Значит, вы их получили?

Мануйлов . — К сожалению, не получил, у меня были долги и я получил сравнительно очень немного.

Председатель . — Сколько вы получили?

Мануйлов . — Кажется, 15 тысяч мне очистилось.

Председатель . — Значит, на 185 тысяч вы сделали долгов?

Мануйлов . — Одним словом, я попал в руки ростовщиков и остался без всяких средств.

Председатель . — В настоящее время как велики ваши средства?

Мануйлов . — После этого я составил себе капитал игрой на бирже.

Председатель . — Через какой банк?

Мануйлов . — Тогда я играл в нескольких банках, в конторе Жданова. Ее теперь нет. Там была биржевая горячка. Потом у меня опять почти ничего не осталось. Но я зарабатывал очень много в газетах и затем, в последние годы, опять составил себе состояние тоже на бирже.

Председатель . — Где хранятся ваши средства в настоящее время?

Мануйлов . — В настоящее время в Лионском кредите.

Председатель . — Как они велики?

Мануйлов . — Теперь до 200 тысяч. Все это было следователем проверено, все бумаги.

Председатель . — Вы получили 25 тысяч от Хвостова. Скажите, в каком отношении к получению этих 25 тысяч стоял Штюрмер?

Мануйлов . — Ни в каком.

Председатель . — У вас не было в этом отношении беседы со следователем Середой?

Мануйлов . — Я только говорил Середе относительно того, что Штюрмер в курсе моих отношений к Хвостову.

Председатель . — Т.-е. денежных отношений?

Мануйлов . — Нет, я не говорил Штюрмеру.

Председатель . — Что же знал Штюрмер?

Мануйлов . — Штюрмер действительно знал, что Хвостов хочет начать кампанию с графом Татищевым, и затем знал, что Алексей Николаевич Хвостов хочет со мной видеться, одним словом, что они стараются всячески завязать отношения со мной. А о деньгах я ничего не мог сказать. Вопрос о деньгах не был решон между мною и Хвостовым.

Председатель . — Вы были допрошены прикомандированным к штабу Петроградского округа Лебедевым? Это было в сентябре 1916 года.

Мануйлов . — Нет, не в сентябре.

Председатель . — Я это могу доказать документально, что это было в сентябре 1916 г. Вероятно, вы были под арестом?

Мануйлов . — Да.

Председатель . — Вам задавался вопрос, не вели ли вы переписки с Карро, и вы это обстоятельство отрицали.

Мануйлов . — Нет, не отрицал. Не я ему писал, а Карро писал мне.

Председатель . — Когда спрашивают о переписке, это значит, что оба человека друг другу писали.

Мануйлов . — Я никогда не писал Карро, но Карро мне писал.

Председатель . — Вы говорили о том, что во всяком случае эта переписка была самая незначительная.

Мануйлов . — Нет, это не так. Карро корреспондент «Нового Времени» в Копенгагене, и он мне присылал письма.

Председатель . — Я спрашиваю по формальному вопросу, что вы говорили и чего не говорили. Вы отрицали, что были в переписке с Карро, кроме самой незначительной.

Мануйлов . — Я не знаю. По-моему я, кроме телеграмм, ничего ему не посылал по поручению Суворина.

Председатель . — Но вы отрицали, что Карро вам когда-нибудь писал про Карла Рене?

Мануйлов . — Нет, я этого не помню.

Председатель . — Вы этого не помните?

Мануйлов . — Про Карла Рене я говорил следователю, что эта фамилия мне известна. Очевидно, это не так записано.

Председатель . — Теперь вы расскажите по существу про ваши отношения с Карро. Карро — французский журналист, сотрудник «Матэн», которого вы, по поручению «Нового Времени», привлекли в качестве сотрудника.

Мануйлов . — Карро был корреспондентом в «Матэн» и посещал «Новое Время». В один прекрасный День Карро было отказано, и он остался без места. Я в это время был в Париже и получил от Карро телеграмму: «Нахожусь в очень тяжелом положении; что мне делать? Не можете ли вы переговорить в «Матэн»?» Я переговорил. Там не хотели о нем слушать. Когда я возвратился, я предложил Суворину взять его в качестве корреспондента. Его послали в Копенгаген.

Председатель . — И он там стал жить. Какие были ваши сношения с Карро, относящиеся к лету 1916 г.?

Мануйлов . — Он мне присылал письма относительно того, что происходит в Копенгагене, для осведомления редакции, то, что неудобно было печатать, и, между прочим, несколько писем, которые были мною переданы Суворину. Суворин читал эти письма и многим воспользовался.