Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783

Около двух часов, однако, показался дым на плавучей батарее главнокомандующего, и пожар, несмотря на все попытки потушить его, распространялся. Такое же несчастье постигло и другие батареи; к вечеру огонь осажденных достиг уже заметного превосходства над огнем противников, и около часу пополуночи большая часть плавучих батарей была в пламени. Их затруднительное положение ухудшилось еще действиями морского офицера, командовавшего английскими канонерками и занявшего теперь пост на фланге линии: он обстреливал ее продольным огнем, с весьма действительными результатами, с этой позиции, на которую испанские канонерки не должны были бы допускать его. В конце концов девять из десяти батарей были взорваны, причем погибло около тысячи пятисот человек и около четырехсот были спасены из огня английскими моряками. Десятая батарея была абордирована и сожжена английскими шлюпками. С потерею плавучих батарей надежды атакующих рушились.

Теперь осталась только надежда принудить гарнизон к сдаче голодом, и к ней-то и обратились союзные флоты. Между тем было известно, что лорд Хоу был на пути сюда со своим большим флотом из тридцати четырех линейных кораблей, с продовольственными судами. 10-го октября сильный шторм от запада нанес повреждения некоторым союзным кораблям, загнав один из них на мель, иод огонь батарей Гибралтара, где он и был вынужден к сдаче. На следующий день показался флот лорда Хоу, и транспорты имели превосходный случай встать на якорь; но этот случай, по безпечности их, был упущен всеми, кромб четырех. Остальные прошли с военными кораблями к востоку, в Средиземное море. Союзники последовали за ними 13-го; но, хотя оказавшись таким образом между портом и стремившимся туда противником и незатрудненные, подобно последнему, продовольственными судами, они все-таки ухитрились позволить транспортам, едва ли не всем, проскользнуть мимо них и встать благополучно на якорь. Затем англичанам удалось не только выгрузить на берег провизию и боевые припасы для гарнизона, но также и высадить отряды войск, привезенные военными кораблями. 19-го числа английский флот прошел через пролив обратно, с восточным ветром, употребив на исполнение всей своей миссии неделю и обеспечив тем Гибралтар еще на целый год. Союзные флоты последовали за ним, и 20-го числа состоялось сражение на дальней дистанции, так как союзники, бывшие на ветре, не настаивали на близкой атаке. Число линейных кораблей, участвовавших в этом "великолепном зрелище", заключительной сцене великой драмы в Европе — финале успешной обороны Гибралтара — было восемьдесят три: сорок девять союзных и тридцать четыре английских. Из первых только тридцать три вступили в бой, но как и худшие ходоки вероятно подошли бы к общей схватке, то лорд Хоу был, надо думать, прав, уклоняясь, насколько от него зависело, от состязания, которого союзники не слишком горячо добивались.

Таковы были результаты этой большой борьбы в европейских морях, ознаменованной со стороны союзников усилиями — гигантскими по размерам, но разрозненными и вялыми в исполнении. Англия, которую противники так сильно превосходили в численности кораблей, выказала твердость в преследовании избранной цели, а моряки ее обнаружили высокое мужество и искусство в своей профессии, но едва ли можно сказать, что понимание военного дела членами ее советов и руководительство морскими силами из кабинета были достойны искусства и патриотизма ее моряков. В действительности шансы против нее не были, даже приблизительно, так велики, как это казалось по грозным спискам орудий и кораблей ее противников, и если справедливо извинить ей первоначальные колебания, то затем целые годы нерешительности и нецелесообразности действий со стороны союзников должны бы были обнаружить для нее их слабость. Нежелание французов рисковать своими кораблями, так ясно выказанное д'Эстьеном, де Грассом и де Гишеном, а также медлительность и несостоятельность испанцев должны бы были побудить Англию к преследованию ее исконной политики — поражать организованную силу неприятеля на море. В действительности, и вероятно, в силу вещей, открытие каждой кампании заставало неприятелей разделенными — испанцев в Кадиксе, французов в Бресте [158].

Для блокады французского флота всей своею силой, пока он еще не вышел из порта, Англии надлежало употребить всевозможные старания, этим она остановила бы в самом начале главный поток союзной силы и, зная точно, где был большой флот последней, освободилась бы от влияния той неизвестности, которая стесняла ее движения, как только эта сила приобретала свободу в открытом море. Стоя перед Брестом, английский флот был бы расположен между союзниками; через свои разведочные суда он узнал бы о приближении испанцев задолго перед тем, как могли бы узнать это французы, Англия держала бы тогда в своих руках возможность противопоставить каждому союзнику флот, и количественно, и качественно превосходивший его силы. Ветер, попутный для испанцев, запирал бы их союзников в порту. Самые яркие примеры упущений со стороны Англии мы видим, во-первых, в том факте, что де Грассу было позволено выйти в море беспрепятственно в марте месяце 1781 года, хотя английский флот, более сильный, чем флот де Грасса, и отплыл из Портсмута на девять дней ранее последнего, но был задержан Адмиралтейством у ирландского берега [159]; и во-вторых, в том, что в конце этого года Кемпенфельдт был послан задержать де Гишена с силою, слабейшею, чем у противника, тогда как дома оставалось еще довольно кораблей для того, чтобы дать ему перевес над последним. Несколько кораблей, которые должны были сопровождать Роднея в Вест-Индию, были уже готовы ко времени отплытия Кемпенфельдта, и тем не менее ими не воспользовались в предприятии, так близко влиявшем на задачи кампании Роднея. Упомянутые силы, при их соединении, уничтожили бы семнадцать кораблей де Гишена и конвоировавшийся им коммерческий флот с ценным грузом.

Гибралтар был, в самом деле, тяжким бременем для английских операций, но тяготевший к нему национальный инстинкт был верен. Ошибка английской политики состояла в попытке удержать столь много других пунктов на суше, пренебрегая в то же время быстротою сосредоточения сил для нападения на отряды союзных флотов. Ключ положения был на океане; большая победа там разрешила бы все другие пункты спора, но одержать ее было невозможно, раз старались выставить силу везде [160].

Северная Америка была для Англии еще более тяжелым бременем, и чувства нации по отношению к ней без сомнения были ложны: гордость, а не мудрость поддерживала эту борьбу. Каковы бы ни были симпатии к американцам отдельных лиц и классов в союзных державах, правительства их ценили возмущение американцев только постольку, поскольку оно ослабляло силы Англии. Операции там зависели, как было показано, от обладания морем, и в попытках достижения его большие отряды английских кораблей были отвлечены от борьбы с Францией и Испанией. Если бы можно было надеяться, что успешная война сделает Америку опять тем, чем она некогда была — т. е. горячо привязанной колонией Великобритании, прочной базой ее морской силы, — то эта война была бы достойна и гораздо более великих жертв; но такая надежда была уже немыслима. Однако, хотя Англия лишилась, вследствие своих собственных ошибок, преданности колонистов, которая поддерживала и обеспечивала ее власть в их портах и на морском берегу, — в тех морях, в Галифаксе, на Бермудских островах и в Вест-Индии, для нее оставались еще достаточно сильные военные станции, уступавшие, как морские базы, только таким сильным портам, которые окружены дружескою страною, великою по естественным ресурсам и по населению. Отречение от борьбы в Северной Америке усилило бы Англию гораздо более, чем союзников; при сложившемся же ходе дел ее большие морские отряды, действовавшие там, всегда рисковали встретиться с сильнейшим неприятелем, который мог внезапно появиться с моря, как это и имело место в 1778 и 1781 годах.