Алфред Мэхэн - Влияние морской силы на историю 1660-1783

Как в общем ведении операций, так и на поле битвы под огнем неприятеля, величавая решимость была отличительной заслугой Сюффреня, и если соединить ее с ясным и безусловным его убеждением в необходимости преследовать и разбить неприятельский флот, получатся, вероятно, главные свойства его как воина. Упомянутое убеждение было светом, им руководившим, а величавая энергия — духом, его поддерживавшим. Как тактик, от которого требуется уменье добиться однообразия и стройности действий и маневрирования кораблей эскадры, он часто оказывался несостоятельным и, вероятно, сам допустил бы, даже с некоторым презрением, справедливость критики его с этой стороны. Но так это или нет, он во всяком случае характеризовал всегда тактику — говоря здесь о тактике элементарной, или эволюционной, — как маску робости, и в его действиях было что-то, делавшее это определение правдоподобным. Такое презрение, однако, не безопасно даже и для гения. Способность кораблей маневрировать с соблюдением однообразия и точности слишком необходима для развития полной силы эскадры, чтобы можно было легко относиться к ней, она существенна именно для такого сосредоточения усилий в бою, которого Сюффрень правильно желал, но об обеспечении которой он не всегда достаточно заботился в предшествовавших диспозициях. Как ни парадоксально, но несомненно верно положение, что только флоты, способные совершать регулярные движения, сумеют вовремя отрешиться от них; только от командиров, которых практика в учебных маневрированиях ознакомила с переменными фазами последних, можно ожидать способности с готовностью и умело воспользоваться надлежащим случаем для независимых действий, какой может представиться на поле битвы. Хоу и Джервис должны были подготовить путь для успехов Нельсона. Сюффрень же ожидал слишком многого от своих командиров. Он имел право ожидать больше, чем они дали ему, но не того быстрого понимания положения и не той крепости нервов, которые даются человеку, — за исключением лишь немногих баловней природы, — только как результат практики и опыта.

Тем не менее, он был весьма выдающимся человеком. По принятии в соображение всех недостатков его, за ним все-таки остаются еще героические твердость духа, безбоязненность ответственности, так же, как и опасности, быстрота действий и гений, который безошибочно привел его к отрешению от традиций отечественного флота и к обеспечению за последним под его командой той главной роли, какая приличествует военному флоту, того наступательного образа действий, который дает обладание морем через уничтожение флота неприятеля. Если бы Сюффрень встретил в своих помощниках такую же подготовку, какую нашел Нельсон в командирах судов своих эскадр, то было бы мало места сомнению, что он уничтожил бы эскадру Хьюджеса, пока она была слабее французской, т. е. прежде, чем к ней могли бы прибыть подкрепления, а с уничтожением английского флота едва ли мог бы устоять и Коромандельский берег. Какое влияние это имело бы на судьбу полуострова или на условия мира, об этом, конечно, можно только догадываться. Сам же Сюффрень надеялся, что результатом обеспечения Францией превосходства в Индии мог бы быть славный для нее мир.

Никаких дальнейших случаев отличия на войне не представлялось для Сюффреня. Остальные годы его жизни были проведены в почетных должностях на берегу. В 1788 году, при возникновении недоразумений с Англией, он был назначен командовать большим флотом, вооружавшимся в Бресте; но, не успев даже выехать из Парижа, он умер скоропостижно 8-го декабря, на шестидесятом году жизни. Кажется, тогда не было никакого подозрения о насильственных причинах его смерти, так как он был человеком чрезмерно тучным и апоплексического темперамента, но много лет спустя распространился слух, и по-видимому основательный, что он был убит на дуэли, вызванной его официальной деятельностью в Индии. Его старый противник на поле битвы, сэр Эдуард Хьюджес, умер в преклонном возрасте, в 1794 году.

Сдача Корнуолиса отметила конец активной войны на Американском континенте. В действительности исход последней был обеспечен в тот день, когда Франция посвятила свою морскую силу на поддержку колонистов; но, как нередко и случается, отличительные черты эпохи резюмировались в одном замечательном событии. С самого начала* военный вопрос, благодаря физическим свойствам страны — длинной береговой линии, изрезанной глубоко вдающимися внутрь бухтами и лиманами, и вследствие этого большей легкости движения водою, чем сушей — зависел от обладания морем и от уменья воспользоваться этим обладанием. Именно отсутствие такого уменья со стороны сэра Вильяма Хоу в 1777 году, когда он двинул свою армию к Чесапику вместо того, чтобы поддержать движение Бургойна, открыло путь к разительному успеху противника при Саратоге, где, к удивленно Европы, шесть тысяч регулярных войск сдались отряду поселян. В течение последовавших за тем четырех лет, до сдачи Йорктауна, чаши весов колебались согласно тому, какой флот появлялся на сцене, и опирались ли английские военачальники на море или же далеко уклонялись в своих операциях от опоры на него. Наконец, при решительном кризисе, все оказывалось в зависимости от того, какой флот, английский или французский, — появится раньше на театре борьбы, и от того, каковы будут их относительные силы.

Морская борьба была сейчас же перенесена в Вест-Индию. События, которые последовали за тем, предшествовали; во времени как сражениям Сюффреня, так и окончательной выручке Гибралтара, но они отличаются таким самостоятельным значением, что требуют отдельного рассмотрения и имеют в то же время столь близкое отношение к окончанию войны и к условиям мира, что составляют драматический финал первой и ступень перехода ко второму. Так, в самом деле, и подобает, чтобы блестящая, хотя бы и нерешительная, морская победа заключила историю войны, по существу, морской.

Капитуляция Йорктауна состоялась 19-го октября 1781 года, и 5-го ноября де Грасс, не поддаваясь настояниям Лафайета и Вашингтона, чтобы флот содействовал перенесению войны далее к югу, отплыл из Чесапика. Он достиг Мартиники 26-го числа, через день после того, как маркиз де Булье (Marquis de Bouille), командовавший французскими войсками в Вест-Индии, отбил смелым внезапным нападением голландский остров Сент-Эсташ. Оба военачальника затем согласились на соединенную экспедицию против Барбадоса, осуществлению которой, однако, помешали сильные пассатные ветры.

После этой неудачи французы обратились против острова Сент-Кристофер, или Сент-Китс (план XVIII). 11-го января 1782 года флот с шестью тысячами солдат на кораблях стал на якорь на западном берегу острова у Бастера, главного его города. С берега не было оказано никаких препятствий, так как маленький гарнизон, в шестьсот человек, удалился в укрепленный пост, на десять миль к северо-западу, на Бримстон-Хилл, — уединенной обрывистой возвышенности, командующей подветренным берегом острова. Французские войска высадились и преследовали гарнизон, но так как позиция оказалась слишком сильной для атаки открытою силою, то начались осадные операции.