Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)

- Это как понять?

- Просто все понимается... Райкомовское было постановление, чтоб без потерь убрать? Было. В первый же день войны. А я что делаю? Вон, скирды видел необмолоченные на току? Там - вся рожь наша. А в других колхозах? На корню еще половина. А ежели непогодь? То-то и оно. А у нас не обсыплется. Тут пшеница пошла подходить. Косим, скирдуем, насколько сил хватает. Комбайнов эмтээсовских у нас всего два. Что с ними успеешь? Дале - мужиков, самых работящих, на войну повзяли. Коней райисполком половину на этот завод мобилизовал, что эвакуированный. За остальных боюсь, - может статься, для войны заберут. А?

- Может статься.

- Ну вот... Да как же мне делать-то? А хлеб потерять - ты меня как, ладонью по макушке погладишь али кулаком по затылку? Потому и крутимся. Вон, гляди...

В стороне, метрах в четырехстах, десятка три женщин в разноцветных платках и кофтах жали серпами пшеницу и вязали ее в снопы. Заходящее солнце разлилось по жнивью, золотило его, и тугие снопы лежали тоже как золотые слитки.

- Видишь, всяко приловчаемся. Сожнем, составим в суслоны, заскирдуем потом. После обмолотим потихоньку. А хлебосдача будет. Куда мы от хлебосдачи?

- Так-то оно так...

- А что не так?

Но Кружилин на этот вопрос не ответил.

С полкилометра проехали молча. Карька-Сокол, умаявшийся за день, теперь не рвался из оглобель. Панкрат еще раз оглянулся на жниц, проговорил:

- Вот сколь знаю эту Агату Савельеву - не нахвалюсь.

- Она, что ли, там?

- Она. Собрала старушонок - и айда. Эвон сколь за день выпластали. Подмога. - Помедлил и добавил: - Повезло хоть в этом Ивану. Одно слово звень-баба.

- Что значит - звень?

- Люди - они как церковные колокола. Иной вроде и отлит чисто, на солнышке янтарем горит, по виду так и красивше нету. А ударь - с дребезгом звон, со ржавчиной, вроде в чугунку ударили. А бывает - и на вид неказистый, зеленью изъеден. А тронь - и запоет, вроде бы заря по чистому небу расплывается. Это и есть звень-колокол.

Назаров, пошевеливая спутанными бровями, в которые туго набилась степная пыль, сурово смотрел, как спускалось за острый каменный гребень Звенигоры большое желтое солнце. Край солнечного диска уже расплющился о гранит, подплавился, растекаясь по макушке утеса красно-багровыми ручьями.

Из черных ущелий Звенигоры густыми клубами поднимался вечерний туман. Чудилось, что это не туман вовсе, что это огненные солнечные ручьи стекают в сырые ущелья, а оттуда вспучиваются раскаленные пары...

- А сам Иван как сейчас? - спросил Кружилин.

- Как? Обыкновенно, - ответил Назаров, не отрывая глаз от освещенных вершин Звенигоры. - Пастушит. Хотел его на строительство мельницы поставить. А он - хочу, говорит, один в степи побыть, травяным воздухом подышать, березовый шум послушать. Я, старый пень, сам-то не догадался...

- А Федор как здесь работает?

- Что Федор? В работе он зверь. В сутки разве два-три часа спит.

- Да, да. Полипов хвалил его.

Панкрат Назаров усмехнулся, загреб жесткими пальцами давно не бритый подбородок, ничего не сказал.

- Встречались братья? - спросил Кружилин.

- Нет вроде. Не слыхал. Да им, кажись, обоим это без надобности.

- А сегодня их старший брат приехал, Антон.

- Антон? - Назаров вскинул поблекшие глаза. - Ты скажи! Не помню я его, стерся он весь в памяти. Припоминается только - белявый такой парнишка, бегал все по двору у Савельевых. Лет за десять-двенадцать до революции старый Силантий в Новониколаевск к брату, кажись, его отправил. А годика три спустя Антон этот, слышно было, по царским тюрьмам пошел. И однажды - это хорошо помню, году в девятьсот десятом было - нагрянули в Михайловку жандармы с Новониколаевска, сбежавшего из тюрьмы Антона этого искали... Откуда же он, зачем к нам?

- Директором эвакуированного завода его назначили.

- Ты скажи! - опять удивился Панкрат.

Как ни щедро днем светило солнце, перед закатом быстро посвежело. Вечерний холодок накатывался волнами.

Карька вытащил плетеный коробок на пригорок, и отсюда стали видны распластавшиеся по земле изломанные зубья теней от каменистых вершин Звенигоры. Тени быстро ползли по жнивью, по нескошенным хлебам, съедая пространство, черные зубья вытягивались, заострялись. Затененное пространство как-то скрадывалось, и казалось, это не тени от каменных круч ползут по земле, а сама могучая Звенигора сдвинулась с места и неудержимо приближается.

- Останови-ка, - попросил Панкрат. - Мне тут рядом...

Председатель колхоза вылез из коробка, поджидая, не скажет ли чего еще ему секретарь райкома. Но тот молча курил.

- Начинай, что ли, ругать по-настоящему. Как Полипов сегодня утром. Был он тут у нас. Как вихрь налетел со скандалом. Хлеба-то мы и вправду ничего не сдали пока.

- Я так ругать не буду. И все же, Панкрат Григорьевич, надо маленько нажать на хлебосдачу.

- Н-да... Давят, значит, из области на тебя?

- Интересуются, - неопределенно сказал Кружилин.

Председатель долго тер закаменевшей ладонью о плетеный бок коробка, точно ладонь у него чесалась.

- Ладно, поднажмем. Дорого оно только выйдет, это нажатие. Ну, да, может, бог милостив. Только что заради тебя и поднажму, Поликарп. И то - временно. А вообще-то хлеба сдадим государству ныне хорошо. Урожай славный у нас вышел, видишь... - И старый председатель неуклюже повел вокруг рукой, вздохнул. - Эх, кабы все это рожь была!

Это был старый и больной для всей округи вопрос. В этих местах рожь испокон веков давала урожай в три-четыре раза больше, чем пшеница. До революции местные кулаки сеяли только рожь. Тот же Кафтанов со своих трехсот десятин собирал столько хлеба, что не знал, куда девать его. В иные годы урожаи были настолько обильны, что десятки кафтановских скирд стояли необмолоченными и год и два. Имея постоянно в запасе неограниченное количество хлеба, Кафтанов не увеличивал запашный клин - за глаза было и старых пашен.

После революции и в первые годы коллективизации здесь тоже сеяли почти одну рожь. Но потом вышестоящие организации стали все активнее вмешиваться в размещение зерновых культур. Под их нажимом Кружилину пришлось еще до отъезда в Ойротию несколько потеснить рожь. А сейчас, после возвращения в Шантару, он ужаснулся: посевов ржи во всем районе едва ли наберется тысячи полторы гектаров.

Острые клинья теней уже ползли на пригорок, где стояли Кружилин с Назаровым. Панкрат все тер ладонью о коробок.

- Так как же, Матвеич, посеем на будущий год ржицы-то поболе? - проговорил он тихо. - Ты по весне обещал...

- До будущего года далеко. Там поглядим.

Сперва у Назарова дрогнули спутанные, пропыленные брови, потом скривились обветренные, сухие губы.

- Мы все глядим. Мы все по одной плашке ходим, все оступиться боимся, заговорил он желчно. - А нам между тем дышать не дают. Сколько мы на этой пшенице теряем, а?