Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- Ну, а Федор... знает, что сделал этот Кафтанов с дочерью?

- Не думаю, - проговорил Алейников не сразу. - Он полагает, что сделал это Иван. Из-за этого у них в семье, я знаю, всю жизнь отчужденность и слезы...

Начальник управления еще раз не спеша, обдумывая что-то, прошелся по кабинету, остановился напротив Алейникова.

- Значит, то обстоятельство, что Федор этот Савельев женат на дочери бывшего кулака и предводителя антисоветской банды, ничего не объясняет... А что же объясняет? И почему теперь ты веришь в честность Ивана Савельева?

Алейников сидел, погруженный в свои мысли, и будто не слышал вопроса.

- Не можете ответить?

- Это трудно, товарищ полковник... Вот я вспоминаю все, что знаю о них обоих... Об их жизни и поведении еще до революции и после. Все их слова, поступки, голос, каким они произносили слова, выражение глаз при этом... И все это окрашивается сейчас для меня другим светом, чем тогда. И я вижу - Федор чужой нам человек по духу, по внутренней сути. А Иван - свой. Эту задачку я не мог решить до сих пор. Как и многие другие... И потому я просил в свое время, как вы знаете, освободить меня из органов.

- А сейчас подтверждаете свою просьбу? - Начальник управления сидел за столом прямой и строгий. Он не спеша протянул руку за очками, надел их и стал как-то еще холоднее, официальное. - Валентика вот этого упустил...

- Сейчас... не подтверждаю, - тихо произнес Алейников.

Начальник управления удовлетворенно кивнул, пододвинул к себе какие-то бумаги, начал читать их, будто забыв про Алейникова. Тот сидел, покорно ожидая своей участи, своего приговора.

Наконец начальник фронтового управления медленно и тяжело поднял голову. Но проговорил совсем не то, чего Алейников ожидал:

- Не кажется вам, что этот Валентик мог быть агентом Бергера? Или как-то связанным с ним?

- Это... это вполне может быть, - ответил Алейников. - Но данных нет...

- Данных нет, - усмехнулся полковник. - Если бы они были, он, надо полагать, не процветал бы у нас тут столько времени.

Слово "у нас" Алейников сразу же отметил, в душе шевельнулось облегчение.

- Ты его упустил, тебе его и поймать хорошо бы.

- Я готов выполнить любое задание, товарищ полковник.

- А задание тебе будет такое, видимо... Шестоковская "Абвергруппа" в связи с приближением наших войск уберется, понятно, куда-то подальше, на новое место. Наша задача - не допустить этого, уничтожить ее и захватить все документы. У Бергера могут быть ценные документы, касающиеся других групп "Виддера". Как это сделать?

- Сейчас единственная возможность - с помощью партизанского отряда Баландина, - тотчас сказал Алейников.

- Это понятно. Я говорю - подумай, как это сделать, кого из чекистов возьмешь с собой в тыл... Словом, разработай весь план операции, который мы согласуем с Москвой.

- Слушаюсь, товарищ полковник! - с откровенным теперь облегчением воскликнул Алейников.

* * * *

Решение уйти из органов внутренних дел у Якова Николаевича Алейникова созрело окончательно через несколько месяцев после начала войны. Но мучительные отношения с Верой Инютиной послужили причиной того, что рапорт на имя начальника Управления НКВД по Новосибирской области с просьбой освободить его от работы и отправить на фронт всю осень 1941 года пролежал в громоздком железном сейфе, стоявшем в углу его служебного кабинета.

Последний, неимоверно тяжкий разговор с Верой в тот непогожий осенний день как будто острым ножом исполосовал, искромсал все в груди, свистевший за окном ветер словно выдул из него все живое, застудил кровь, ладони стали холодными, как ледышки, и прикасаться ими к собственному телу было противно до омерзительности. На второй или третий день после этого разговора он вспомнил о рапорте, достал его из сейфа, перечитал, разорвал, написал новый, более сдержанный и лаконичный, запечатал в пакет. Однако отправлять в область его не стал, а повез в Новосибирск сам.

Алейникова принял начальник управления. Он молча взял рапорт, прижал бумагу обеими руками к столу, будто листок непостижимым образом мог улететь, стал читать, склонив лобастую голову. Рапорт он прочел, видимо, несколько раз, Алейников терпеливо ждал, смотрел, как пошевеливаются складки на широком лбу начальника; наконец тот приподнял голову, в серых глазах его не было ни осуждения, ни одобрения.

- Ну, а причины?

- Причины изложить трудно, - сказал Алейников. - Я просто... просто чувствую, что не способен больше к чекистской работе.

- Что значит не способен?

Алейников вздохнул и произнес:

- Существует такой термин - моральный износ...

Начальник управления молча усмехнулся.

- Попытайтесь все же меня понять.

- Хорошо. Я посоветуюсь с секретарем обкома партии Иваном Михайловичем Субботиным.

- Простите, почему именно с ним?

- Потому что меня тоже должен кто-то попытаться понять. Решить это, начальник управления показал глазами на рапорт, - не так-то просто, не понимаешь, что ли?

- Понимаю, - уныло произнес Алейников.

- Пока поезжайте к себе и работайте. А если этот вопрос как-то решится, мы сразу сообщим.

Прошел месяц, другой. Наступила зима, навалило снегу. Невиданное количество снега выпало в последние дни 1941 года. Яков любил ходить по нему, увязая по колено, вдыхая свежий, острый запах мерзлых тополей и сосен, который будто залечивал рваные раны внутри, разгонял быстрее кровь. Ответа из управления все не было.

Наконец через неделю после Нового года раздался звонок из Новосибирска. Начальник отдела кадров управления сухо и коротко сообщил Алейникову, что скоро, видимо, будет назначен новый начальник Шантарского райотдела УНКВД.

- А относительно моей просьбы на фронт? И вообще об увольнении из органов?

- По этим вопросам ничего не могу сказать. Сообщим, как что-то решится.

Новый начальник райотдела прибыл одновременно с поступившим приказом об освобождении с этой должности Алейникова. Яков начал передавать дела, ожидая приказа об увольнении из системы внутренних дел, а вместо этого где-то в феврале пришло предписание отправиться в Москву, в распоряжение самого Наркомата. На его звонок в Новосибирск и удивление по поводу такого предписания начальник управления сказал:

- Яков Николаевич, я пытался тебя понять по-человечески и сделал все, что мог... В Наркомате работает мой товарищ по гражданке Дембицкий Эммануил Борисович, доброй души человек. Мы с ним когда-то под Перекопом барона Врангеля громили. В Сиваше чуть не утонули. Вот в его распоряжение и поступишь... Желаю тебе больших успехов, Яков Николаевич.

Начальник управления помолчал несколько секунд и усмехнулся в трубку.

- Насчет морального износа, Яков Николаевич... Я тут все справки навел. По отношению к нашему брату чекисту его не существует. Ну, счастливо тебе.