Егор Иванов - Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

Однако в Могилеве даже доложить о том, что происходило в Брест-Литовске и о дислокации германских частей, Соколову по-настоящему так и не удалось. Он прибыл в Ставку девятнадцатого, как раз в тот день, когда Михаил Дмитриевич закончил все дела по расформированию штаба верховного главнокомандующего. Нашел он его в гостинице "Франция". Оказалось, что только сегодня генерал Бонч-Бруевич сдал Могилевскому Совету губернаторский дом, где помещались главные службы ликвидированной уже Ставки и его квартира.

В той же гостинице снял номер и Алексей, ожидая, что придется здесь хотя бы переночевать. Коридорный проводил его сначала к комнате Бонч-Бруевича. Сухой и подвижный генерал, начавший лысеть, с массивным носом и пышными усами, с гвардейской выправкой, был на месте. Он сразу же узнал своего старого сослуживца. Михаил Дмитриевич кое-что знал о брест-литовских переговорах и тоже был рад, что такой знающий и дельный офицер, как Соколов, без малейших сомнений остался на службе у Советской власти. Они обнялись.

Михаил Дмитриевич поведал, что теперь он отставной генерал, собирается отправиться на днях а Чернигов, откуда он со своим полком уходит на фронт и где теперь намерен поселиться. Чувствовалось, что он обижен столь быстрой ликвидацией Ставки, где он лишь недавно стал играть главную роль и где он искренне хотел принести пользу Родине, организуя не только сопротивление немцам, но и переброску огромных материальных запасов русской армии из угрожаемых территорий в глубь страны.

Бонч-Бруевич рассказал товарищу о том, что творится сейчас на фронтах, а Соколов - о мирной конференции в Брест-Литовской цитадели. Михаил Дмитриевич выглядел плохо. Под глазами у него легли черные круги. Генерал как-то сгорбился и говорил глухо, словно старец. Сорокасемилетний военный выглядел на все шестьдесят.

Только генералы расположились пообедать, как пришел посыльный из Совета. Он подал Бонч-Бруевичу телеграмму. Расслабленным движением Михаил Дмитриевич вскрыл ее, пробежал глазами и вскочил со стула, как молодой человек. На глазах он преображался. Плечи распрямились, глаза повеселели, он заулыбался и, ни слова не говоря, протянул листок Алексею. Соколов прочитал: "Предлагаю вам немедленно с наличным составом Ставки прибыть в Петроград". Подпись "Ленин" заставила Соколова встать и еще раз перечитать короткий текст.

- Алексей Алексеевич! Но ведь Ставка-то расформирована... Что бы это значило?.. - задумчиво взялся за пышный ус Бонч-Бруевич. - Не иначе, как вызов связан с наступлением немцев... Нужно действовать! Поговорим в поезде! - добавил генерал, нисколько не сомневаясь, что Соколов отправится с ним в Петроград. Он вызвал начальника военных сообщений генерала Раттэля и приказал ему сформировать экстренный поезд.

Две ночи и два дня шел в Петроград поезд с генералами и офицерами Ставки, оставшимися верным революционному правительству, по большой дуге с юга на север. Путь проходил через тылы армии, солдатские массы которой откатывались с фронтов и сметали на своем пути всякое сопротивление гражданских и тыловых начальников. Паровозы у экстренного поезда меняли только на разъездах вдали от узловых станций, чтобы толпы солдат не смяли маленькую охрану, которую возглавлял бывший комендант поезда Крыленко матрос Приходько. Все крупные станции проскакивали с ходу: Оршу, Витебск, Новосокольники, пресловутое Дно. Авторитет генерала Раттэля делал свое дело - железнодорожные начальники всех рангов по первому его требованию пропускали загадочный поезд без задержки. Двери бронированных пульманов были закрыты наглухо, из приоткрытых, несмотря на холод, нескольких окон торчали рыльца пулеметов...

99. Петроград, 22 февраля 1918 года

Уже темнело, когда на первый путь Царскосельского вокзала паровоз с намерзшими сосульками осторожно втащил короткий состав. Перрон был засыпан снегом. Под его застекленным полукружьем несколько жителей пригорода высматривали, будет ли поезд на Царское.

Михаил Дмитриевич вышел один на поиски телефона. Он нашел кабинет комиссара вокзала и связался со Смольным. Владимир Дмитриевич коротко ответил: "Высылаю за вами машины, Владимир Ильич вас ждет! Приготовьтесь включиться в работу по обороне Петрограда..."

Авто от Смольного подошли быстро и стали у бывшего Царского павильона. Генералы Бонч-Бруевич, Лукирский, Раттэль, Гришинский, Сулейман и Соколов немедленно заняли места в них. Машины помчались. Петроград был холоден и мрачен как никогда. На пустынных Загородном, Владимирском и Невском проспектах встречались только редкие фигуры прохожих, пробиравшихся через сугробы, наметенные порывами буйного ветра. Миновали Знаменскую площадь. У Алексея что-то екнуло в груди, но он подавил в себе желание сойти с авто и зайти домой.

Суворовский проспект, Лафонская площадь, Смольный... Матрос-порученец управляющего делами Совета народных комиссаров Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, увешанный гранатами, двумя револьверами, белозубый и озорной, повел, расталкивая толпу, группу новоприбывших по коридорам.

Ладно скроенные из особого сукна шинели, фуражки генеральского образца, но без царских кокард, крепкие сапоги и отутюженные галифе, хотя без лампасов, неистребимая выправка кадровых военных выдавали в них людей явно не пролетарского происхождения. На них смотрели с интересом - вроде бы и не арестованные, а какие-то не свои.

И генералы глаз не отводят, в них тоже затаился жгучий интерес: какие же они - люди, сотворившие революцию, опрокинувшие старый мир, а теперь противостоящие германской интервенции? Матросы, красногвардейцы, солдаты, рабочие - с винтовками и без них, спешащие или мирно беседующие друг с другом, сидящие прямо в коридоре вдоль стен или выслушивающие указания от товарищей с красными от недосыпания глазами и серыми усталыми лицами. Вот парадная лестница, второй, третий этаж. Быстрый шаг заканчивается у двери, на которой красуется цифра 75.

Дверь открывается, генералы входят. Им навстречу спешит Владимир Дмитриевич, но ему некогда даже обняться с братом - такой темп работы задан в Смольном в эти дни. Он только успевает сказать, что немцы ведут наступление на Петроград, положение архисложное.

Открыта дверь в соседнюю комнату. Видно, что в центре ее на столе разложена карта-десятиверстка Петрограда и окрестностей. Почти все спутники Соколова уже успели войти в ту комнату, как раздается вскрик: "Алеша!"

Это Анастасия подняла на миг глаза от машинки и вдруг увидела своего Алексея. Соколов задержался лишь на секунду у порога, остолбенев от удивления и счастья, но превозмог себя и только посмотрел на Настю глазами, в которых она прочитала все - и любовь, и радость, и надежду, и уверенность, что все будет очень хорошо, раз они снова вместе.