Егор Иванов - Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)

Игнатий даже чертыхается про себя с досады, что надо идти против князя Сергея с такой картой. Он решает уже бросить их, как великий князь сам пасует. Манус остается с блестящей комбинацией против Рагузо-Сущевского. Радостный фейерверк загорается теперь у него в мозгу.

"Я тебе покажу сейчас, как хватать чужие подряды на шрапнель и ручные гранаты! - злорадно думает Игнатий Порфирьевич. - Ты у меня сейчас попрыгаешь, пся крев! Хоть ты сюда и раньше втерся, чем я, но я тебе сейчас задам перцу!"

Рагуза, не зная карт Мануса, но видя, что он постоянно блеффирует, заранее торжествует победу, имея на руках довольно высокую комбинацию карт. У него три туза и две двойки.

Оба стараются изо всех сил скрыть торжество, не выдать кипящих в душе страстей.

Рагуза кладет в старинное золотое блюдо, изображающее банк, горсть перламутровых фишек и доводит ставку до двадцати тысяч. Манус немедленно удваивает до сорока. Польский аристократ, желая побольнее наказать выскочку-купца, удваивает до восьмидесяти тысяч рублей и вопросительно смотрит на Мануса. С еле скрытым злорадством Игнатий Порфирьевич добавляет до ста и откидывается, как бы в панике, на своем кресле. К их столику собираются все играющие на других столах, ожидая, что же будет.

Коробочка с перламутровыми фишками пуста, Матильда достает из ящика секретера кости черного перламутра, которые идут здесь обычно по двадцать тысяч, когда случается такая игра, как сегодня. Без слов она дает игрокам по пять костей. В гробовом молчании, чтобы неосторожным словом не испортить игру, Рагуза и Манус ставят еще по две кости и вопросительно смотрят друг на друга. Ни один не хочет сдаваться.

Рагуза кладет оставшиеся три кости и доводит банк до двухсот сорока тысяч рублей. Он весь дрожит от азарта. Манус тоже кладет свои три костяшки по двадцать тысяч и невинными, словно у младенца, глазами смотрит на Рагузу.

Даже видавший виды лакей с подносом шампанского от любопытства приближается к столику, окруженному гостями. На блюде - триста тысяч рублей. Это стоимость имения, которое недавно купил в Ярославской губернии для Матильды великий князь Сергей Михайлович.

Рагуза просит открыть карты. Когда Манус переворачивает свои вниз рубашкой, вся гостиная ахает.

Кивок головы всевидящей хозяйки, и для охлаждения страстей вносят мороженое, петифуры, замороженные конфеты и фрукты. Бедный Рагуза умеряет свою досаду тремя бокалами шампанского и делает вид, что ничего особенного не произошло.

Воодушевленные выигрышем Мануса, игроки вновь рассаживаются вокруг столов, покер продолжается. К пятому часу утра Манусу удается-таки проиграть великому князю Сергею и Кшесинской еще полторы сотни тысяч - из тех, что он возвратил себе блестящей победой над Рагузой. Небрежно играя и уже не считая в уме тысячи, Манус мысленно философствует, раскладывая сегодняшний вечер по полочкам.

"Попробовал бы я предложить великому князю и Матильде, - иронизирует в мыслях Манус, - взятку в двести тысяч рублей, хоть бы и в самой изящной форме! Меня бы с позором выкинули из этого дома и никогда не пустили бы на порог! А теперь... я спокойно открою бумажник, поднимаясь от стола, и на виду у всех отсчитаю новенькие пятисотрублевые билеты и подам их Матильде! А завтра столь же открыто приду в интендантство заключать контракт на поставки снарядов!.. Разумеется, теперь моя очередь приглашать к столу какого-нибудь там титулярного советничишку или другую чиновную душу, чтобы не отказала она мне накинуть пару миллиончиков на стоимость шрапнелей, ввиду подорожания легированных сталей, например... И приглашу я его в свой кабинет ресторана "Медведь", и начнется все сначала: икорка, балыки, грибочки в сметане на закуску и так далее, и тому подобное..."

Психогастрономические мысли Мануса лениво текли в такт ленивой игре. Начинался шестой час утра. На Каменноостровском проспекте затренькали первые трамваи. Азарт игры стихал, гостям для освежения подали снова турецкий кофе, чай и шампанское.

Игнатий Порфирьевич решил, что настала пора откланяться. Общество уже разделилось на маленькие кружки в согласии с интересами дам и господ. Манус неуверенно приблизился к группе, где раздавался смех Кшесинской. Матильда по его виду поняла, что банкир пришел поцеловать ей руку на прощанье. Она оценила его ненавязчивость.

- Милый Игнатий Порфирьевич! - прощебетала прима-балерина гостю. Заходите запросто, теперь вы знаете сюда дорогу!.. А в пятницу - прошу на обед!..

52. Петроград, февраль 1915 года

За несколько месяцев, что Настя работала в лазарете Финляндского полка, она стала опытной сестрой милосердия. Госпиталь до войны был сравнительно небольшой, всего на триста кроватей. Когда же с фронта стали прибывать не только переполненные санитарные поезда, но и теплушки с ранеными, лазарет увеличили. Кровати для раненых стали ставить даже в коридорах.

Перевязки, обмывание, измерение температуры, кормление тяжелораненых, ночные дежурства - все Анастасия делала с искренним участием. Но ее никогда не покидала мысль о том, где сейчас ее Алексей, здоров ли, жив ли?

Настя упорно ждала Соколова. Она ждала его каждый день. Если была дома, она все время прислушивалась - не раздадутся ли на лестничной площадке знакомые шаги, не звякнет ли колокольчик? Чтобы не пропустить первое мгновение возвращения Соколова домой, Настя не стала жить у родителей, а вместе с Марией Алексеевной, тетушкой Алексея, коротала свободные дни в большой и полупустой квартире на Знаменской улице.

В госпиталь приходилось ездить через весь город. И всякий раз Настя видела, как война меняет облик Петрограда, как на челе столицы возникают морщины и серость, скрытая боль и усталость. Появилось на улицах и особенно на Невском множество людей в серых шинелях. Это солдаты запасных полков, расквартированных в Питере, выздоравливающие раненые... На их лицах, особенно солдатских, не всегда можно было заметить благостное изумление пред величием столицы. Иногда из глаз били в толпу заряды злости и ненависти к сытой, гладкой статской публике, с предупредительностью уступавшей дорогу серым героям.

Небывало росли цены, и куда-то исчезли товары. Беднее день ото дня становились витрины магазинов на Невском и просто опустели на других проспектах. Извозчиков стало значительно меньше - лучшие лошади были реквизированы в кавалерию. Зато появились десятки фыркающих газолином четырехколесных металлических чудовищ. Кое-где в витринах и окнах были выставлены увитые трехцветными лентами портреты верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, гордо и бесстрастно взиравшего на мир.

Женщины, даже богатые, оделись в темное, на улице стало меньше мехов и показной роскоши. Афиши синематографов призывали посмотреть ленты с театра военных действий.