Егор Иванов - Вместе с Россией (Вместе с Россией - 2)

Николай внимательно слушал рассуждения императрицы, и некоторое подобие интереса горело в его обычно безучастных глазах.

- В Европе нас тоже поймут правильно... - убеждала царица. - Вспомни, что писал тебе король Швеции Густав всего месяц тому назад... Его тоже волнуют ужасы этой страшной войны, и мысли заняты изысканием средств, могущих положить ей конец... В любой момент, когда ты захочешь и найдешь это удобным, дядя Густав готов всемерно служить в этом деле...

- Аликс, это невозможно так сразу!.. - решил высказаться Николай. Если мы не подготовим прежде почву, меня клевреты Англии заколют кинжалом, как закололи моего пращура Павла Первого!.. Его ужасная судьба всегда встает перед моими глазами, когда я думаю о единоборстве с Альбионом...

Я не питаю никакого зла к Вильгельму и Францу-Иосифу... - продолжал свои неожиданные откровения Николай. - Больше того, я с удовольствием принимал датского государственного советника Андерсена... Ты помнишь, я рассказывал тебе, что Андерсен по поручению своего короля Христиана сначала побывал с тайной миссией в Берлине и был принят Вильгельмом и канцлером Бетманн-Гольвегом. Оба говорили ему, что лучшая дорога к миру пролегает через мое сердце...

- Вот видишь, дорогой! Вильгельм тоже хочет мира с нами! Он без конца пускает пробные шары... - горячилась государыня, и некрасивые красные пятна появились у нее на лице и шее.

- Но не может же русский царь так сразу пойти на сепаратный мир... возмутился Николай.

- Ники, никто и не собирается так сразу заключить сепаратный мир... успокоила его Аликс. - Датский и шведский короли предлагают посредничество, Вильгельм его ищет, мы можем подготовить условия, например, разогнать назойливую Думу, убрать Сазонова, для которого нет ничего выше интересов Франции и Англии...

Николай молча размышлял над словами супруги. Государыня продолжала натиск. Она даже изменила позу и из спокойной, величественной и ленивой львицы, разлегшейся на диване, превратилась в разгневанную обличительницу с фанатичным блеском в глазах.

- Первый, кто будет всячески мешать твоему триумфу, - главнокомандующий Николай и его черногорские галки! Они вступят в какой угодно заговор с этой взбесившейся "общественностью", родившей ублюдочный Земгор!.. Надо убрать Николая из Ставки вместе с его лизоблюдом Янушкевичем, пока дядюшка не потребовал себе корону Галиции, а может быть, и шапку Мономаха...

- Что ты, Аликс! - пробовал слабо возражать царь. - У Николаши и в мыслях этого нет!..

- Как нет?! - вскинулась Александра Федоровна. - Вся Ставка, весь Петербург, вся Россия только и говорят, только и пишут, только и восхищаются его победами, не твоими!.. Во всей прифронтовой полосе - а она дошла почти до Петербурга и Москвы - хозяин не ты и не твои министры, а великий князь!.. А разве ты не знаешь, что в своих приказах по армии он стал писать таким стилем, на который имеет право один российский император?!

- Аликс, мы уклонились от существа дела! - деловито остановил императрицу Николай. - Я не возражаю против поисков дороги к миру... Пусть даже сепаратному... Но умоляю тебя ни словом не обмолвиться о нашем намерении! Об этом нельзя даже писать мне в письмах в Ставку, они могут быть перлюстрированы...

- Как?! - возмутилась императрица. - Ты допускаешь, что мои письма к тебе читают чьи-то хамские глаза? Это... кощунство!.. это... богопротивно!.. - задохнулась она в гневе.

- Я не могу ничего с этим поделать! - вздохнул царь. - В военное время цензура на фронте может открывать любые конверты...

- Ники! Ты должен это запретить! - потребовала царица.

- Но я не могу, цензура подчинена Николаше... - пытался оправдаться царь. Его робость только подлила масла в огонь.

- Вот видишь, насколько я права! - резко заявила Александра Федоровна. - Этот лошадник и пьяница, оказывается, читает наши письма! - Она заломила руки, на ее глазах показались слезы.

- Аликс, я этого не говорил! - перебил Николай. - Оставим эту тему и будем впредь в переписке осторожны! Вполне достаточно, что мы с тобой знаем о предмете, который необходимо довести до желаемого конца... На всякий случай, Аликс, - продолжал он спокойнее, - о письмах Маши я скажу Сухомлинову или, может быть, Мосолову, чтобы они подыскали подходящего человека, которого мы направим через Стокгольм и с помощью короля Густава в Берлин: там он пощупает почву, на которой следует делать шаги к миру... Ты можешь осторожно написать о нашем стремлении к миру твоему брату Эрни, который, безусловно, сообщит об этом Вильгельму... Будь только осторожна в высшей степени, придумай повод - хотя бы вопрос о гуманном отношении к нашим пленным в Германии...

51. Петроград, февраль 1915 года

Весь четверг Манус нервно готовился к обеду у Кшесинской. Чего только он не предпринимал, чтобы добиться приглашения в ее дом - посылал корзины орхидей после бенефиса, безделушки от прославленного ювелира Фаберже - на рождество... И все безрезультатно. Наконец, когда его секретарь разыскал у антиквара парные статуэтки Камарго, старинный Севр, принадлежавшие Наполеону III, Игнатий Порфирьевич преподнес их после очередного спектакля Матильде Феликсовне. В ответ на следующее утро он получил надушенный сиреневый конвертик с выпуклыми инициалами "М.К." в углу, а внутри - о радость! приглашение на обед в ближайшую пятницу.

Манус знал, что Кшесинская принимает многих по пятницам от 3.30 до 6, но самые близкие и нужные останутся на обед - в 8. Игнатий Порфирьевич очень хотел попасть в число нужных, оставляемых на обед. Он совершенно не надеялся стать в этом доме своим. Ему было важно завязать связи с великим князем Сергеем Михайловичем, начальником Главного артиллерийского управления и шефом артиллерии, дабы, пользуясь его поддержкой, устраивать выгодные дела по поставкам на армию. Сорокашестилетний дядя царя оставался тогда признанным любовником и покровителем Кшесинской. Он жил месяцами в ее доме, имея на втором этаже трехкомнатный апартамент. Первый этаж собственного дворца, в котором великий князь до войны устраивал приемы, - он уступил санитарному ведомству принца Ольденбургского. Там теперь трудились великосветские дамы, готовя бинты для армии.

Чтобы как-нибудь проникнуть в дом Кшесинской, Манус сначала стал пациентом ее личного доктора и переплатил ему массу денег, хотя не нуждался ни в каком лечении. Он кое-что сумел-таки узнать у разговорчивого эскулапа, который совсем не хотел терять щедрого пациента.

Доктор рассказал Манусу, что с помощью лучших профессоров Матильда выработала для себя строгий режим, целью коего было сохранить как можно дольше здоровье, молодую упругость мускулов, свежесть кожи. Доктор приходил к подъезду особняка на Каменноостровском проспекте всегда ровно в восемь утра, зная наперед, что его пациентка, что бы ни было накануне, встанет получасом ранее.