Джон Локк - Два трактата о правлении

48. И поскольку различные степени усердия способствовали тому, что люди приобретали имущество различных размеров, то это изобретение денег дало им возможность накапливать и увеличивать его. Предположим, что имеется остров, не имеющий никакой возможности вести торговлю с остальным миром; при этом на острове всего сотня семейств, но там имеются овцы, лошади, коровы и другие полезные животные, съедобные плоды и земля в таком количестве, что урожай с неё мог бы прокормить в сто тысяч раз больше народа, но ничто на самом острове либо по причине своей обычности, либо по причине недолговечности не в состоянии заменить деньги. Какая же причина была бы тогда у кого-либо для увеличения своих владений — или за счет плодов своего собственного трудолюбия, или в обмен на подобные же скоропортящиеся полезные товары других — сверх того, что необходимо для его семьи и для создания обильных запасов? Там, где нет ничего такого, что обладало бы долговечностью, редко встречалось и представляло бы такую ценность, что это стоило бы накапливать, там люди не будут склонны увеличивать свои земельные владения, даже если бы земля была очень плодородной и они могли бы свободно её занимать. На что, спрашиваю я, понадобились бы человеку десять тысяч или сто тысяч акров превосходной земли, хорошо возделанной и с большим количеством скота на ней, если бы дело [c.289] происходило в середине удаленных от моря частей Америки, где у человека не было бы надежды на торговлю с другими частями света, торговлю, которая бы принесла ему деньги благодаря продаже продуктов? Эту землю не стоило бы огораживать, и мы увидели бы, что он снова отдает в нераздельное владение дикой природе все, что превышало бы то количество, которое необходимо для обеспечения жизненными благами его самого и его семью.

49. Так вот, вначале весь мир был подобен Америке, и в ещё большей степени, чем теперь, ведь тогда нигде не знали такой вещи, как деньги. Но стоит только найти нечто, что могло бы использоваться и пениться в качестве денег среди его соседей, и вы увидите, что тот же самый человек сразу начнет увеличивать свои владения.

50. Но поскольку золото и серебро, которые лишь в незначительной степени необходимы для существования человека в сравнении с пищей, одеждой и средствами передвижения, имеют свою стоимость лишь благодаря соглашению людей, причем все же труд главным образом является мерилом, то очевидно, что люди согласились на непропорциональное и неравное владение землей, обнаружив благодаря молчаливому и добровольному согласию способ, посредством которого человек может честно иметь гораздо большее количество земли, нежели то, с которого он может использовать продукт; он состоит в том, чтобы получать в обмен на свои излишки золото и серебро, которые можно накапливать без ущерба для кого-либо: эти металлы не портятся и не разрушаются в руках владельцев. Подобный раздел вещей на неравные частные владения люди осуществили вне рамок общества и без какого-либо договора, только лишь приписав стоимость золоту и серебру и молчаливо согласившись на применение денег12, потому что при государственном правлении законы регулируют право собственности и владение землей определяется действующими конституциями.

51. И таким образом, мне думается, очень легко понять, как мог труд вначале послужить источником права собственности на общие произведения природы и как трата этой собственности на наши нужды ограничила её. Тогда не могло быть причин для споров о праве владения и никакого сомнения в величине тех владений, которые это право давало. Право и удобство шли рука об руку; ведь так как человек обладал правом на все, к чему он мог приложить свой труд, то у него не было искушения трудиться, чтобы производить больше, нежели он мог использовать. При [c.290] этом не оставалось места для споров относительно права владения и не было покушения на права других; всегда было видно, какой кусок человек себе отрезал, и было бесполезно, равно как и бесчестно отрезать себе слишком много или брать больше, нежели нужно. [c.291]

52. Могут, пожалуй, осудить как наглое критиканство, если в сочинении подобного рода подвергать осуждению те слова и названия, которые уже являются общепринятыми. И все же, возможно, не будет неуместным предложить новые термины там, где старые могут вводить людей в заблуждение, как это, вероятно, произошло с выражением отцовская власть; это выражение, по-видимому, предоставляет ту власть, которую родители имеют над своими детьми, исключительно отцу, как если бы мать не обладала ею ни в какой мере; однако же если мы обратимся к разуму или к откровению, то мы увидим, что и она имеет такое же право. Это может дать повод для вопроса: не правильнее ли было бы более точно называть его родительским правом? Ведь какие бы обязательства природа и рождение ни накладывали на детей, эти обязательства, несомненно, должны в равной мере связывать их с обеими причинами их существования. И действительно, мы видим, что положительный закон, данный богом, везде соединяет их вместе без какого-либо различия там, где он требует повиновения от детей. "Почитай отца твоего и мать твою" (Исх. 20, 12), "Кто будет злословить отца своего или мать свою" (Лев. 20, 9), "Бойтесь каждый матери своей и отца своего" (Лев. 19, 3), "Дети, повинуйтесь своим родителям" (Еф. 6, 1) и т. д. — так говорится в Ветхом и Новом завете.

53. Если бы только приняли должным образом во внимание хотя бы это, даже не вникая глубже в этот вопрос, то уже и тогда, возможно, люди избежали бы тех грубых ошибок относительно власти родителей, которые они совершили. Эту власть можно было бы называть абсолютным господством и монархической властью, когда под названием отцовской власти она, казалось, приписывалась отцу и это не слишком резало слух. Но если бы эта предполагаемая абсолютная власть над детьми называлась родительской и тем самым обнаружилось бы, что она принадлежит [c.291] также и матери, это звучало бы очень странно, и самое название показывало бы абсурдность этого. Ведь если бы и мать имела в этом какую-то долю, это сослужило бы плохую службу тем людям, которые усиленно добиваются абсолютной власти и полномочий отцовства, как они это называют, и вряд ли оказало бы поддержку монархии, которую они отстаивают, когда из самого названия уже было бы ясно, что основная власть, откуда они будут производить правление исключительно одного лица, была предоставлена не одному, но двум лицам совместно. Но оставим этот спор о названиях.

54. Хотя я сказал выше, в главе второй, что все люди по природе равны, меня не следует понимать так, что это равенство распространяется на всё: возраст или добродетель могут давать людям справедливое превосходство; исключительные достоинства и заслуги могут поставить кого-либо над общим уровнем; происхождение может побудить одних, а союз или выгоды других оказывать почтение тем, кому природа, благодарность или другие поводы обязывают его оказывать. И тем не менее все это не противоречит тому равенству, в котором находятся все люди в отношении юрисдикции или господства одного над другим. Именно об этом равенстве я и говорил как об относящемся к рассматриваемому предмету, имея в виду то равное право на свою естественную свободу, которое имеет каждый человек, не будучи обязан подчиняться воле или власти какого-либо другого человека.