Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Пока сплетницы и астрологи занимались гаданиями, священнослужители готовились к крестинам новорожденного принца крови. Это был первый шаг на его пути к будущему положению главы английской церкви, к тому, чтобы стать заступником подлинной, то есть протестантской, англиканской веры. Дело было исключительной важности, и король настоял на проведении подобающей церемонии протестантского толка. Братьям-капуцинам счастливый отец велел «не отягощать себя заботами о крещении сына, он сам этим займется». Далее король попросил своего друга, епископа Л ода, провести церемонию, состоявшуюся 27 июня в частной молельне Сент-Джеймского дворца.

Комнаты, через которые несли младенца, были увешаны новыми гобеленами. Все дары отличались исключительной роскошью. Герцогиня Ричмондская преподнесла принцу бриллиантовое кольцо стоимостью 8000 фунтов. Отцы города — золотую чашу «в ярд высотой». Лорд-мэр Лондона — серебряную купель; ее установили на возвышении посреди прохода так, чтобы всем было видно: крещение осуществляется по англиканскому обряду. Выбор крестных тем не менее породил некоторые трудности. Семью королевы нельзя было оставлять в стороне, между тем Мария Медичи и Людовик XIII воплощали в глазах большинства англичан все ужасы римско-католической церкви. Назначение католички, графини Роксбургской, придворной дамой принца также вызвало ропот (вскоре она была удалена), особенно в кругу протестантов-фанатиков, иные из которых тайно надеялись, что королева окажется бесплодной. Несмотря на все усилия короля, церемония крещения принца была окутана далеко не англиканской атмосферой, и когда все закончилось и с башен Тауэра прозвучала канонада, один пуританский священник обмолвился, что радости во всем происшедшем мало, ибо «нельзя с точностью сказать, какую именно веру будут защищать дети короля, учитывая, что их мать — правоверная дочь римской церкви».

Сама же мать, не отрывая глаз от младенца, впадала то в экстаз, то в смущение. Прежде всего слишком уж он был велик: в четырехмесячном возрасте вполне мог сойти за годовалого. Свои габариты младенец скорее всего унаследовал от ширококостной бабки-датчанки по отцовской линии. Но если и так, то другая особенность маленького принца явно противоречила его скандинавскому происхождению. «Он такой смуглый, — писала королева, — что мне становится даже стыдно». Цвет кожи Карл явно позаимствовал у своих итальянских предков, у Медичи, и это настолько бросалось в глаза, что его даже прозвали «черномазым». Было очевидно, что принц не только крепок телом, но и на редкость смышлен. В четыре месяца у него уже начали резаться зубы, и горделивая мать писала мужу, что «размерами и упитанностью малыш не уступает своей же красоте. Неплохо бы тебе взглянуть на этого джентльмена, ибо наш ребенок явно особенный. — И пророчески продолжала: — Он такой серьезный, что, мне кажется, уже сейчас гораздо умнее меня».

Покои принцу отвели в Сент-Джеймском дворце. По роскошно обставленным комнатам здесь деловито сновали, создавая подобающую атмосферу изобилия, от двухсот до трехсот человек обслуги — гофмейстеры, пажи, лекари, адвокаты, швеи, судомойки. Казне они обходились в 5000 фунтов ежегодно. Самой королеве не полагалось нянчить сына, однако некоторые педагогические наклонности у нее все же были, и именно по настоянию матери на младенца надевали свободные рубашечки из светлого шелка, а не пеленали его. В семимесячном возрасте малыш, по свидетельству врачей, отличался отменным здоровьем. В конце 1631 года его официальной гувернанткой назначили графиню Дорсетскую. Она заменила прежнюю кормилицу на миссис Кристабеллу Уиндэм, которая оставалась при Карле четыре года и которой предстояло сыграть немалую роль в его юные годы. Между тем, пока принц забавлялся сахарными куколками и сладкими тянучками и проявлял «странное, необъяснимое пристрастие к деревянным чуркам, без которых не выходил на улицу и не ложился спать», королевский дом разрастался. Когда Карлу исполнилось 18 месяцев, на свет появилась принцесса Мария, а еще два года спустя родился любимец матери, голубоглазый Яков, герцог Йоркский. Из других детей уцелели, дожив до зрелых лет, Генрих, герцог Глостерский (1639), и принцесса Генриетта Анна (1644).

Серьезным испытанием для природного здоровья принца стали неизбежные детские заболевания. В 1633 году, накануне отъезда отца в Шотландию, Карл подхватил лихорадку. Весь день, до самого заката, он играл с королем в Гринвичском парке, а после настоял, чтобы ему позволили смотреть на отца в распахнутое окно, да к тому же без шапки и с неприкрытой шеей. На следующий день у принца появились все признаки простуды. Жар увеличивался, и его личный врач забеспокоился. Он собрал консилиум, на котором порешили, что болезнь вызвал фурункул, образовавшийся на шее мальчика. Были испробованы различные средства. Но ни мазь, ни прохладительные напитки не помогали, организм ребенка их просто отторгал. Тогда восемь специалистов в окружении массы придворных постановили применить крайнее средство — молочную клизму, долженствующую «промыть кишечник и умерить боли». В результате у принца началась рвота с кровью. Срочно был затребован куриный бульон с ревенем и александрийским листом. Однако к этому времени начало сказываться врожденное здоровье принца. Хотя его по-прежнему тошнило и кровотечение временами возобновлялось, жар сошел на нет. Принца заставили проглотить еще несколько ложек бульона, но на сей раз «с отличными результатами», а уже неделю спустя он, пусть и хныкая, ел с отменным аппетитом. Мальчик поправлялся на глазах и к возвращению отца в Гринвич уже был вполне способен приветствовать его своей «очаровательной невинной улыбкой».

Домашние радости резко контрастировали с событиями, происходившими за стенами дворца. После смерти Бэкингема король намеревался продолжать политику своего фаворита, но наступление на Ла-Рошель, не имевшее поддержки в народе и вызвавшее приступ ярости у убийцы герцога, кончилось позорным поражением. С этой занозой в сердце король был вынужден летом 1629 года предстать перед сессией парламента. Он и раньше не очень-то симпатизировал этому институту власти; теперь же скепсис сменился глубоким недоверием. Король не мог забыть того, что в подкладку шляпы убийцы герцога Бэкингема была зашита бумага со словами, взятыми из резолюции парламента, направленной против королевского фаворита. Кроме того, авторы этого документа, известного как Петиция о праве, покушались еще и на королевские полномочия, ибо король запрещал как тюремное заключение без предварительного слушания дела в суде, так и налогообложение «без общего согласия, закрепленного парламентским актом».