Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Все это понять нетрудно. Борьба за возвращение на трон потребовала от него гигантских усилий, а результатом стало полное поражение. И цену пришлось заплатить поистине немалую. Карл, превратился всего лишь в обнищавшего изгнанника, претерпевшего величайшие унижения практически ни за что и теряющего одного за другим своих сторонников. Для этих людей, многие из которых были так же, как он, молоды и вся жизнь для которых была впереди, замирение с парламентом казалось выходом более предпочтительным, нежели бесцельное и безнадежное существование на чужбине. Как впоследствии напишет верный Хайд, «людям, изнывающим от безделья, трудно воздержаться от поступков, которые совершать не следовало бы». Поведение королевы-матери только сильнее удручало Карла, ибо Генриетта Мария с ее обычной бескомпромиссностью даже настойчивее, чем раньше, выступала в защиту католической церкви. Новый духовник королевы, француз, лишь недавно перешедший в католическую веру и отстаивающий ее со страстью неофита, всячески намекал, что ее пансион предназначен вовсе не для облегчения доли еретиков. Некоторые из окружавших Генриетту Марию изгнанников выразили готовность перейти в ее веру. С этими же соображениями она начала подступаться и к Карлу. Конечно, королева-мать была женщиной слишком искушенной, чтобы говорить о переходе Карла в другую веру впрямую, и она, будучи уверена, что лишь союз всех католических монархов Европы может вернуть ее сына на трон, попыталась выработать иную тактику.

Те из окружения короля, кто все еще сохранял надежду на поддержку шотландцев, настойчиво уговаривали его продемонстрировать свою верность пресвитерианству, взяв за обычай посещение гугенотской часовни в Шаринтоне. Генриетта Мария всячески поддерживала эту идею, полагая, что таким образом ее сын отойдет от англиканской церкви. В то же время, чуя материнским инстинктом, что пресвитерианство не задевает никаких тайных струн в душе Карла, она надеялась, что он в поисках подлинной веры все же придет под сень католицизма. Но возвращение из Испании Хайда нарушило ее планы. Канцлера ужаснуло начинающееся отпадение Карла от англиканской веры, и он призвал на помощь всю свою незаурядную силу убеждения, чтобы вернуть его к верованиям детских лет. Из-за этого Генриетта Мария только еще больше возненавидела Хайда, с которым у нее отныне началась почти открытая война.

Скандалы, связанные с матерью, не ограничивались религиозной почвой. Королева насмерть рассорилась с герцогом Йоркским, инфантильным семнадцатилетним юношей, которого легко убедили в том, что с ним обращаются не должным образом. Немало нашлось тех, кто хотел бы оторвать его от матери, и в конце концов Якова уговорили уехать в Брюссель. Там он впал в такую нищету, что вынужден был обратиться за помощью к сестре в Гаагу, однако свекровь Марии запретила ей общаться с братом. Пока тот коротал тяжелую зиму в Ренне, пришла еще одна дурная для роялистов новость: от оспы умер принц Оранский.

Потеря союзника, столь близкого по возрасту и взглядам, подействовала на Карла исключительно тяжело. Он понял, что со смертью зятя планам на формирование протестантско-роялистского союза в Северной Европе пришел внезапный конец. Никто уже больше не будет толковать об исходящих из этой части континента макиавеллиевских нашептываниях. Камергеру сестры Карл писал: «Не имея возможности выразить в письме всю ту горечь, которую я испытываю в связи со смертью своего дорогого брата, принца Оранского, полагаюсь на Ваше воображение и память о том, сколь он был мне близок». Но не только горечь утраты мучила Карла. Он не мог не думать о будущем сестры — матери наследника рода Оранских по мужской линии. С братской любовью он вопрошал: «Как чувствует себя моя сестра, с каким достоинством переносит выпавшие на ее долю испытания? Как там мой племянник, крепок ли, здоров, на кого похож, и все такое прочее?» Ответы не слишком вдохновляли его. Мария полностью оказалась под пятой свекрови, а теперь эта дама намеревалась прибрать к рукам и мальчика — на том основании, что королевское происхождение отталкивает от его матери голландских республиканцев, которые чем дальше, тем больше видят свой интерес в союзе с английским парламентом.

Конфликты дома и дурные вести из-за рубежа усугублялись продолжающейся нищетой. Генриетта Мария встретила сына со слезами радости на глазах, но материально помочь ему практически не могла. Ей самой часто задерживали пансион, и когда Карл просил ее дать хоть немного денег на новую рубаху, она говорила, что у нее нет ни су, и, более того, если он собирается столоваться вместе с ней, ему придется платить за свою часть. Эти счеты пошли после первого же скромного ужина, и ближайшее будущее показало, что Генриетта Мария отнюдь не шутит. Ситуация складывалась самым плачевным образом. В середине 1652 года Хайд писал одному из друзей: «Ты даже не можешь себе представить, в каком жалком и униженном положении мы здесь пребываем; с тех пор как я вернулся, слугам не заплатили ни единого пенни, а на то, что получает король, не купишь ни еды, ни одежды». Немного денег время от времени присылали верные роялисты из Англии, и огромные надежды возлагались на принца Руперта, который якобы должен был вот-вот появиться во главе каперской флотилии со всяческим добром; пока же на выручку пришел только кардинал де Рец: он одолжил у друга 1500 пистолей и передал их через лорда Таффе Карлу.

По непонятным причинам именно Таффе оказался ближе других к молодому королю. Уилмот нашел себе какое-то максимально дешевое жилье, и Таффе сделался камергером, чашником, а порою и просто слугой Карла. Эта близость была тем более двусмысленной, что в отсутствие Карла он стал любовником Люси Уолтер и отцом ее дочери. К вящему неудовольствию Генриетты Марии, все трое жили в Лувре, однако Карла (что характерно для его отношения к подобным ситуациям) все это, по крайней мере пока, устраивало. Связь с Люси прекратилась и возобновиться вряд ли могла, а сохранение более или менее ровных отношений с ней давало возможность постоянно видеться с их двухлетним сыном.

В таких обстоятельствах было совершенно невозможно изображать хотя бы видимость благополучия. Королевские апартаменты англичан в Лувре отличались полным убожеством, да и, наслушавшись рассказов о приключениях короля, сюда потом уже мало кто захаживал. Карл и сам находился в таком положении, при котором ему приходилось постоянно одалживаться, а его сторонники ютились буквально в лачугах и вынуждены были ходить по Парижу пешком: на экипаж денег не было. Особенно остро переживал такое положение Хайд. Большой жизнелюб, он очень ценил удовольствия, которые можно было приобрести за деньги, а теперь ему приходилось делить трапезу, единственную в день, с полудюжиной собратьев по изгнанию и ходить без теплого белья. В комнате у него порой оказывалось так холодно, что перо выпадало из рук.