Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II

Благодаря усилиям Джермина Карлу положили небольшой пансион из французской казны, но платили нерегулярно и не полностью, и даже когда деньги поступали, на них ястребом накидывалась мать, взимая таким образом с сына долги. Она настаивала, чтобы он женился «на деньгах», и Карл возобновил свои пассы в сторону Большой Мадемуазель.

На сей раз игра пошла всерьез, и дама была очарована. Однажды она зашла к Генриетте Марии простоволосая и услышала от нее, что Карл выглядит «очень нелепо», ибо ходит нестриженым и в жалких обносках. Тем не менее манеры, при помощи которых он научился обманывать врагов, тронули сердце богатой наследницы. Она находила Карла «самым славным юношей в мире», и, так как он изливал на нее свои комплименты на чудесным образом усовершенствовавшемся французском языке, его можно было счесть весьма галантным кавалером. Как же несправедливо обходилась жизнь с таким человеком в Шотландии, где нельзя было наслаждаться музыкой и где дни, по его словам, протекали так тоскливо! Теперь он оказался в цивилизованной стране, и ему не терпелось потанцевать в обществе друзей.

Соглядатаи сообщали, что Карл и впрямь проводит время по преимуществу «в танцах, балах и маскарадах» и что «он стал всячески заигрывать с дамами». У Мадемуазель был прекрасный оркестр скрипачей, и в ходе очередного визита Карл во взятом напрокат парике, прикрывавшем коротко стриженные волосы, безупречно танцевал под его музыку. Собственно, теперь он приходил к ней через день и уж точно не пропускал вечерних приемов, появляясь как раз к ужину. Генриетта Мария, как всегда, действовала напролом, уверяя Мадемуазель, что если она выйдет замуж за Карла, то ее королевский статус явно повысится. Брак этот должен был ускорить возвращение короля на английский трон. Однако над всем этим фарсом уже начали сгущаться тучи. Постоянно высматривая какого-нибудь по-настоящему сильного претендента, Мадемуазель начала подумывать о Людовике XIV, пусть даже он и моложе ее на 11 лет.

Это не ускользнуло от Генриетты Марии с ее обостренным чутьем матери и хитроумием женщины в нужде. Она отправила сына к Мадемуазель с сообщением, что возвращение на трон будет для него вдвое сладостнее, если та его разделит. Мадемуазель бросила ему в ответ, что шансы на воцарение будут гораздо больше, если он вернется в Англию.

— Как! — воскликнул Карл. — Вы хотите, чтобы я уехал в Англию, едва женившись на вас?

— Вот именно, в таком случае я буду принимать ваши интересы куда ближе к сердцу.

Это было просто бестактное замечание, но существовали и сомнения, казавшиеся совершенно неразрешимыми. Кое-кто из друзей Мадемуазель твердил, что она обязана заставить Карла принять католицизм, были и такие, кто считал, что заигрывания с английским королем вредят ее репутации в Европе. К тому же какой смысл выходить замуж за человека, который настолько беден, что она сама вполне может окончить жизнь в нищете? Такие аргументы звучали убедительно, и постепенно Мадемуазель начала отворачиваться от претендента. Вскоре она уже намекнула, что королю без гроша в кармане лучше бы сократить свои визиты. Три недели они не виделись, а когда встретились вновь, Карл, которому надоел весь этот балаган, положил ему предопределенный конец. Раньше он всегда удовлетворялся местом на низком стуле, подле ног своей belle amie, — на такие вещи при дворе всегда обращают самое пристальное внимание. Какое значение имеют королевские права, если он влюблен? Ну а сегодня, во время последнего свидания, Карл сел на подлокотник предложенного ею кресла. «Ему казалось, что он унижает меня, — записывала в дневник Мадемуазель, — но я ничего такого не почувствовала». Карл, пришла она к заключению, не достоин такой женщины, как она.

На какое-то время Карл вернулся к прежней пассии — божественной Баблон, тем более что муж графини погиб в кровавой резне, которой сопровождалась Фронда. Впрочем, при всех прелестях этой приятной, хотя и алчноватой юной дамы Карла больше занимала вновь разгоревшаяся война. Вскоре после его возвращения во Францию к противникам короны во главе с принцем Конде присоединился герцог Лотарингский. Людовик, окруженный с обеих сторон, послал Карлу письмо с просьбой переговорить с герцогом, находившимся в это время вне Парижа. Считая, что и впрямь может сыграть миротворческую роль, Карл отправился без промедления, даже, по собственным словам, не переодевшись. Непонятно почему, но увертливый, как уж, герцог Лотарингский увел свое войско, и разочарованные руководители Фронды заявили, что в дезертирстве союзника виноват Карл. Они пришли в такое неистовство, что поклялись «бросить его в воду, привязав предварительно ноги к шее». Разъяренная толпа осадила Лувр, в сточных канавах было полно крови, и английский двор решил бежать. Карл ехал рядом с экипажем матери, готовый в любой момент защищать ее от нападения. Но в этом не было нужды. Несмотря на все усилия новоявленной амазонки — Большой Мадемуазель, поставившей к этому времени на Конде, дело принца было проиграно. Людовик вернулся в столицу, дав себе, подростку, клятву никогда более не подвергаться унижениям и опасностям, какие только что пережил. Испытывая облегчение оттого, что все кончилось так благополучно, он не забыл о своем английском брате, считая себя обязанным отблагодарить его за роль, сыгранную в этой истории. Оказавшись в безопасности за стенами Пале-Рояля, Людовик «в самый разгар церемонии» поблагодарил Карла за «великие усилия, которые он приложил к тому, чтобы устранить печальные разногласия между королем и его народом».

Но эта благодарность не была подкреплена более ощутимыми дарами. С возвращением Людовика бразды правления вновь оказались в руках Мазарини. Он считал важными союзнические отношения с мощной Англией Оливера Кромвеля и понимал, что в лице Карла обладает средством, при помощи которого можно вернуть англичан за стол переговоров. Именно поэтому Людовик по-прежнему держал Карла в черном теле, не отпуская его от себя. В результате король еще больше пал духом. В то время как его брату Якову позволили вступить во французскую армию, что принесло ему немалую известность, Карл вынужден был подыскивать себе хоть какое-то занятие. Для начала он послал лорда Норвича в Брюссель и Гаагу, но из этого, как нередко случалось и ранее, ничего не вышло. Затем он принял решение отправить Уилмота, которому только что дал титул графа Рочестера, к императору Священной Римской империи. Не согласится ли он, а также немецкие принцы и короли дать своему союзнику немного денег и солдат или хотя бы встретиться с ним? Но дипломат из Рочестера получился неважный. «Вы уверены, что, получив письмо, он не кладет его в карман и тут же о нем забывает?» — раздраженно бросил Хайд в разговоре с королем. Тем не менее Рочестеру в конце концов удалось донести призыв своего господина по адресу, однако принцы и короли, чью казну выпотрошила война, смогли предоставить лишь небольшой долг, да и то всей обещанной суммы не выплатили, а часть того, что было дано, охваченный непонятным энтузиазмом Рочестер потратил на рождественский сливовый пудинг, сладкие пирожки, запеченное мясо и студень.