Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь

Будки сбиты из голых досок, так что сквозь щели и оконные проемы постоянно дует. Стекол в окнах нет, а только марля, которая призвана мешать комарам проникать внутрь. Но их численность в будках является доказательством того, что эффективность применения марли равна нулю. Единственный способ защиты от этих нежеланных гостей — вечернее задымление будки тлеющим сушеным навозом коров и верблюдов. От резкого дыма можно задохнуться скорее самому, а не комарам. Наступление их полчищ затихает только с приходом утренней прохлады. На нарах — тонкие рогожки из камыша и простыни. Последние предназначены для защиты тела от комаров и сохранения тепла. Одеял нет».

Но как бы ни трудны были условия проживания для жителей дальнего тыла (в том числе заключенных ГУЛАГа и немецких военнопленных), они обычно не шли ни в какое сравнение с тем, что пришлось в этом плане пережить людям, находящимся в ближнем, прифронтовом тылу либо на оккупированной нацистами территории нашей страны. Не говоря уже о наших военнопленных.

16 декабря 1941 года Гитлер отдал приказ войскам группы армий «Центр» (отступающим от Москвы. — Авт.) держаться до последней возможности. Все имеющиеся силы должны быть отправлены на Восточный фронт: у военнопленных и местного населения отбирали зимнюю одежду, на оставляемой территории уничтожали жилые дома.

Правды ради следует признать, что зимой 1941 года на оставляемой фашистами территории крестьянское (и не только) жилье требовали жечь и уничтожать и наши.

Директива Сталина от 17 ноября 1941 года диверсионным отрядам прямо предписывала уничтожать жилые дома с находившимися там гитлеровцами, а также любые иные хозяйственные постройки, дабы «выкурить из помещений и заставить мерзнуть под открытым небом». То, что под этим самым небом придется мерзнуть и самим хозяевам построек, то есть русским крестьянам, во внимание не принималось.

Сегодня вполне обоснованно можно считать такие действия жестокими в отношении собственного народа, но тогда шла, пожалуй, самая страшная в истории человечества война, «работающая» по своим законам. Немцы стояли в нескольких десятках километров от Москвы, и чтобы убрать их оттуда и сохранить тем самым советское государство, использовались крайние методы. Это, конечно, не оправдывает, но по крайней мере объясняет действия пошедшего ва-банк руководства страны.

Фашисты же во время нападения на СССР в таком критическом положении вовсе не были, наоборот, находились на пике своих побед и тем не менее жгли и взрывали наши дома и постройки с невиданным размахом. То же самое происходило и зимой 41-го как под Москвой, так и в далеких от нее местах. Об этом, в частности, говорится в ноте НКИД (народного комиссариата иностранных дел) СССР «О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных ими советских территориях» от 6 января 1942 года:

«Всюду, где только на советскую территорию вступали германские захватчики, они несли с собой разрушение и разорение наших городов, сел и деревень. Десятки городов, тысячи сел и деревень во временно оккупированных районах СССР или разрушены, а то и сожжены дотла. Зарегистрированы многочисленные факты разбойничьего разрушения и уничтожения германскими войсками городских зданий, предприятий, сооружений, целых кварталов, как это имело место в Минске, Киеве, Новгороде, Харькове, Ростове, Калинине и других городах. Такие города, как Истра, Клин, Рогачево Московской области, Епифань Тульской области, Ельня Смоленской области и ряд других превращены в развалины. Немецкими захватчиками сметены с лица земли сотни сел и деревень на Украине, в Белоруссии, в Московской, Ленинградской, Тульской и других областях нашей страны.

В селе Дедилово Тульской области из 998 домов оккупантами сожжены 960, в селе Пожидаевка Курской области из 602 домов сожжены 554, в деревне Озерецкое Краснополянского района Московской области из 232 домов сожжены 225. Деревня Кобнешки того же района, насчитывающая 123 дома, сожжена полностью. В Высоковском районе Московской области в деревне Некрасино из 99 домов сожжены 85, в деревне Бакланово из 69 сожжены 66.

Уходя из сел Красная Поляна, Мышецкое, Ожерелье, Высоково Московской области, немцы выделяли автоматчиков, которые бутылками с горючей жидкостью обливали дома и зажигали их. При попытках жителей тушить пожары немцы открывали огонь из автоматов. Из 80 дворов в селе Мышецкое осталось 5 домов, из 200 дворов в Ожерелье осталось 8 домов. В деревне Высоково из 76 домов уцелело 3 дома. А за слова 70-летнего крестьянина Григорьева Ф.К. «не жги мою избу» старик был расстрелян.

В этих преступно подлых разрушениях наших городов и сел находит свое выражение черная ненависть гитлеровцев к нашей стране, к труду и достижениям советского народа, к тому, что уже сделано для улучшения жизни крестьян, рабочих, интеллигенции в СССР. Но эти злодейские преступления захватчиков проводятся всюду и осуществляются по приказу сверху. В захваченном недавно недалеко от города Верховье Орловской области приказе по 512-му немецкому пехотному полку, подписанному полковником Шитнигом, с беспредельной наглостью говорится: «Зона, подлежащая, смотря по обстоятельствам, эвакуации, должна представлять собой после отхода войск пустыню. В пунктах, в которых должно быть проведено полное разрушение, следует сжигать все дома, для этого предварительно набивать соломой дома, в особенности каменные, имеющиеся каменные постройки следует взрывать, в особенности надо также разрушать имеющиеся подвалы. Мероприятие по созданию опустошенной зоны должно быть подготовлено и проведено беспощадно и полностью».

О том, как примерно происходило это «беспощадно и полностью», писали многие. Здесь же хочется привести лишь небольшой, но очень яркий отрывок из воспоминаний о пути по Украине в январе 1944 года офицера 7-й гвардейской казачьей дивизии Олега Ивановского:

«Тяжелейшее впечатление оставляли села, деревни, через которые мы шли. Собственно, от сел и деревень почти ничего не осталось. Все разрушено, сожжено. Стояли только печи да их голенастые трубы. Жители, если они и остались, ютились в погребах, в землянках.

Снег, метель. Из-под снега торчат обгорелые концы бревна, досок. Местами на торчащей печи, если она осталась целой, собравшись в кучу, под открытым небом, закутанные в тряпье, ютятся дети. Греются. У шестка мать или бабка хлопочет, сует что-то на лопате в печку.

А кругом бело. Порой казалось, что в этой мертвой, страшной пустыне не может быть ничего живого. Но вдруг снег начинает ворошиться и поднятый какой-то крышкой, верно, от погреба, отваливается в сторону. Из-под крышки в облачке пара вылезает ребенок, почти голый, босой. Увидев нас, забыв, по какой нужде вылез, наклоняется к дыре, что-то кричит вниз. Из дыры вылезают такие же, как и он, голоногие дряхлые дед и бабка»