Константин Сомов - Война: ускоренная жизнь

Людей продавал подполковник немецкой армии Иоганн Фичер, а в продажу шел любой человек, поступивший на пересыльный пункт. Покупать, конечно, мог только немец, то есть чистокровный фашист.

Ежедневно фашистские мерзавцы приходили на пункт и выбирали себе служанку, уборщицу или няню, а то и наложницу. Они могли купить девушку или женщину и оставить ее здесь, могли купить и для отправки в Германию. Плати только денежки. Как немцы тогда говорили: надо уплатить «комиссионные».

И покупали сравнительно недорого. Девушка 1516 лет стоила от 30 до 60 марок. Женщина от 25 до 30 лет — 40 марок. Неважно, если у женщины дети, семья. Для фашистов семья ничего не стоила. Они разлучали понравившуюся им женщину с детьми, оставляя их на произвол судьбы. Ведь дети-то — славяне!».

Здесь надо отметить, что деньги имели хождение даже в гитлеровских лагерях для военнопленных. Вот как описывает лагерный «базар» в Рославле тот же Сергей Горелов:

«Около главных бараков в лагере открылся своеобразный базар. Здесь можно было купить все, что угодно. Хлебная порция в 200 граммов — вот мерило стоимости. На деньги хлебная порция стоила 30, а потом доходила и до 100 рублей. Но денег-то пленным негде было взять. Больше всего шел обмен, обычно про деньги и не вспоминали.

На базаре «торговали» положительно всем. Хлеб, печенье, консервы, мясо, конфеты, гимнастерки, брюки, шинели, даже часы — все можно найти и купить здесь. Некоторые выносили сюда свою порцию баланды с «петушком» и старались ее променять хотя бы на несколько немецких сигарет или на одну закруточку русского табачку.

Другие ухитрялись принести с работы из города даже водку, а то и бутылку самогонки. Находились «коммерсанты», которые отправлялись в госпиталь торговать чистой водой. За глоток воды из фляги брали по 25–30 рублей.

Базары пришлись фашистам не по душе. Время от времени комендант с полицейскими организовывали облавы и разгоняли такие базары. Один, два, три, даже десять полицейских еще особой роли на базаре не играли и существенного вреда принести не могли. (Полицейские в одиночку — простые продавцы или покупатели и наиболее активные сотрудники местного «казино», то есть заядлые игроки в «очко», другой игры они не признавали.)

Когда же на базаре появлялись 50–70 полицейских, да еще усиленных 5–7 немцами-автоматчиками, базар начинал волноваться. В таких случаях базар оцепляли. Оставляли лишь небольшие «ворота», где становился начальник полиции со своими приспешниками, и начиналась расправа. Пленных с базара выпускали небольшими партиями. Сначала тщательно обыскивали. Все наиболее ценное отбиралось и становилось достоянием полицейских и немцев».

«По лагерю бродит и переливается огромная толпа, напоминающая толкучий рынок, — пишет в своих воспоминаниях о лагере Саласпилс 1941 года Борис Соколов. — И действительно, как нечто естественное, такой рынок и возникает. Продается все необходимое: хлеб, картофель, капуста, одежда, обувь, и, конечно, табак. Все в мизерных количествах и по неслыханным ценам. Например, пайка хлеба размером в два спичечных коробка стоит 180–250 рублей. Столько же стоит и одна папироса. Кроме того, продается масса всевозможных кустарных изделий: колец, мундштуков, портсигаров, земляных котлет, пирогов из коры и т. п. Все изготавливается тут же из всякой дряни.

Деньги пока еще советские, так как других нет. У большинства вообще нет никаких денег, и покупать им не на что. Но это отнюдь не означает, что эти люди покидают рынок. Наоборот, они, по-моему, и есть самые активные участники торговли — ко всему прицениваются, торгуются, хулят или хвалят товары, щупают их пальцами, обнюхивают и т. п. Широко идет и меновая торговля. Меняют все на все: хлеб на табак, одежду на хлеб и прочее. Иногда возникают необыкновенные меновые комбинации. Так, на моих глазах, один, вероятно, больной язвой желудка отдал почти всю свою одежду за ложку соды.

Но, как и всегда в этом мире, бок о бок с нищетой живут и богачи. Так, у моряков, привезенных сюда с фортов острова Даго, количество денег измеряется вещевыми мешками. В свое время они не растерялись и прихватили с собой войсковые кассы.

Но все это зримый рынок. Есть еще более солидный, но невидимый, в котором через переводчиков, врачей, работников кухни и других, живущих в более свет-лом мире, принимают участие и немцы. Последние скупают советские деньги, ценности и кустарные сувениры, до которых они большие охотники. Все это за хлеб и водку, а иногда и за более ценное. Мы с Захаровым уже несколько дней кое-что добавляем к нашему скудному пайку за счет использования рыночной конъюктуры подобно заправским игрокам на бирже.

Так, вечером, когда возвращаются рабочие команды, продукты дешевеют, и за какую-нибудь часть своего туалета, например, за кальсоны, можно купить пять-шесть картофелин. Половину этой покупки мы втроем в сыром или вареном виде тут же съедаем. А вторую половину бережем на следующий день, когда с утра цены на продукты подпрыгивают вдвое. Тогда оставшуюся половину мы продаем и выручаем деньги или принадлежности туалета, за которые вечером можно опять сделать хорошую покупку. Все это, однако, требует осторожности, так как никакой охраны собственности и личности здесь нет. Товар просто могут вырвать из рук, а взамен сунуть под нос кулак или дать по физиономии».

Дмитрий Небольсин вспоминает, что в лагерях для наших пленных в Германии во второй половине войны даже появились специальные деньги. Они «выдавались, как зарплата, пленным и имели хождение только в лагерях и рабочих командах военнопленных. На них можно было купить у некурящего пачку махорки, у французов или поляков — кусок мыла, пайку хлеба и кое-что другое. На марки играли в «очко», играли азартно, проигрывали иногда вместе с марками недельный паек хлеба, одежду, залезая бездумно в долги. Проигрывали все, каждый раз, надеясь выиграть, что удавалось редко и не всякому».

«По субботам нам стали платить жалованье в виде нескольких небольших коричневых купюр, каждая ценностью в одну марку, — рассказывает Борис Соколов. — Для реализации этих денег по воскресеньям привозили огромную бочку, по-видимому, суррогатного черного низкоалкогольного пива. А мы становились за этим пивом в огромную очередь, точно так же, как делали у себя на Родине».

Немецкие военнопленные, привлеченные к работе в различных отраслях народного хозяйства нашей страны, получали зарплату в размере, установленном управлением НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных. Из этой зарплаты производились удержания на возмещение расходов по их содержанию — оплата жилой площади, коммунальных услуг, питания и т. д.