Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы

В канун нового года Луций попытался выйти из патовой ситуации — вырваться из Перузии, но после тяжелого боя отошел за стены города. Октавиан к тому времени выстроил вокруг Перузии не меньше полутора тысяч сторожевых башен на расстоянии примерно двадцати метров друг от друга. Однако Луций опять попытался совершить прорыв — ночью и по всей окружности укреплений. Неудача вынудила его более скупо распределять продовольствие, а рабам вообще не выдавать еды. Он лишил рабов всякой возможности перебежать к осаждающим, чтобы они не рассказали, какой страшный голод царит за стенами города. Несчастные питались травой и листьями. Умерших от голода было приказано закапывать в рвы — вопреки римскому обычаю сжигать трупы, — ведь противник мог по запаху дыма догадаться о происходящем.

Осажденные капитулировали в конце февраля, после того как Октавиан сказал парламентерам Луция, что солдатам Антония обещает полную амнистию, а все остальные должны безоговорочно сдаться на милость победителя. Это решение очень понравилось солдатам Октавиана, которые объятиями встречали своих истощенных товарищей. Луцию тоже предоставили свободу, но казнили нескольких сенаторов и всадников из числа его сторонников.

Октавиан приказал казнить и всех членов городского совета Перузии — в назидание прочим, — за исключением одного человека, который, будучи судьей в Риме, голосовал за наказание убийц Цезаря. Простым горожанам сохранили жизнь, но город отдали войску на разграбление. Конец грабежу быстро положило страшное происшествие: один местный житель, бывший, как говорили, не в себе, заперся у себя в доме и поджег его, в результате чего сгорел весь город.

Прошло довольно много времени, и пошли разговоры о якобы проявленной Октавианом варварской жестокости. Ходили слухи — пишут и Светоний, и Дион, — что триста всадников и сенаторов бросили в тюрьму и держали там до мартовских ид, чтобы принести в жертву у алтаря Юлию Цезарю. Аппиан, чье описание Перузийской войны самое подробное из сохранившихся, о подобных событиях не упоминает, хотя уделяет довольно много внимания судьбе других капитулировавших. Эта история о человеческих жертвоприношениях мало у кого из современных историков вызывает доверие. Добавляет нам скептицизма и еще один слух, упомянутый у Светония, слух еще более невероятный: Октавиан развязал войну, чтобы его тайные противники среди сенаторов и всадников поспешили присоединиться к Луцию и тем самым выдали себя, а Октавиан смог бы конфисковать их имущество и расплатиться с войсками.

С поражением Луция прекратилось организованное сопротивление переделу земель. Италийские города, которые поддерживали бывшего консула, перешли на сторону Октавиана. Фульвия с детьми бежала в Брундизий, где встретила товарища по несчастью — Планка, который лишился двух собранных ею легионов. Вместе они отплыли в Афины. Кален умер своей смертью, и его одиннадцать легионов достались Октавиану. Вентидий отплыл на север и некоторое время удерживал Венецию; войско его пока было цело. Поллион, вместо того чтобы занять предназначенный ему консульский пост, бежал к Агенобарбу и убедил республиканского флотоводца попытать счастья в лагере Антония.

Что же касается самой республики, то она окончательно и бесповоротно погибла в пламени Перузии.

Октавиан решил сделать почетный и временный титул императора своим преноменом; отныне он именовался: Imperator Caesar Divi Filius — император, сын божественного Цезаря. С того дня, как Рим изгнал царя Тарквиния и отказался от монархии, минуло почти полтысячелетия. Никогда больше Senatus Populusque Romanus не будет управлять гражданами Рима и завоеванными народами, разве что номинально; новую систему установит двадцатидвухлетний виновник падения республики, который теперь вернулся в Рим как фактический правитель половины страны. С того дня, как он бросил учебу и уехал из Аполлонии, прошло лишь четыре года.

Опомнившись от сладких грез в объятиях Клеопатры, Антоний вдруг обнаружил, что другие его грезы — о будущей славе и власти — могут рассеяться, как туман над Нилом. Пока он пробездельничал зиму во дворце Птолемеев, парфяне вторглись в Сирию, а на родине молодой соперник обошел всех его полководцев.

Антоний выехал из Египта, расставшись с Клеопатрой, уже носившей его близнецов, примерно в то время, когда пала Перузия. Он поспешил на север с твердым намерением ликвидировать парфянскую угрозу; по дороге гонцы доставляли ему все новые подробности произошедшего в Италии бедствия — словно герою классической греческой трагедии, где все важнейшие действия происходят за сценой, — и Антоний повернул на запад. Когда он встретился в Афинах с Фульвией, то уже знал о самом худшем: бестолковое вмешательство супруги и брата могло стоить ему власти, за которую он столько боролся.

Гнев его был ужасен. Фульвия тогда уже болела. Антоний осыпал супругу жестокими упреками, а жить ей оставалось недолго. Но что такое настоящее отчаяние, Фульвия узнала, когда муж уехал из Греции без нее, он даже не захотел встретиться с ней перед отъездом, не захотел проститься.

Настала очередь Антония, как раньше Октавиана, отплыть к восточному побережью Италии, не зная, как встретят его власти — примут или станут преследовать. Во враждебном отношении Октавиана Антоний не сомневался. От Секста Помпея к нему в Афины приезжали посланники с предложением помочь отвоевать Италию. Вместе с посланниками прибыла и мать Антония Юлия. Октавиан не представлял для нее прямой угрозы, но ее бегство с материка под защиту Секста тоже говорит о многом.

Антоний оставил на других то, что следовало проконтролировать самому, и теперь расплачивался. Еще до того, как он прибыл в Египет, чтобы возобновить знакомство с Клеопатрой, Антоний отлично знал: Луций и Фульвия изо всех сил стараются помешать Октавиану выполнить задачи, которые он, как обладающий самым большим auctoritas триумвир, сам же и санкционировал. Летом 41 года до нашей эры Октавиан два раза отправлял Антонию посольство с протестом против того, что делалось от имени последнего, и требовал положить этому конец. Требование было резонное. Один из посланников вернулся в Рим с пустыми руками; другой, Луций Кокцей Нерва остался в окружении Антония и сопровождал его в Александрию. Оба триумвира, видимо, доверяли Нерве, как искуснейшему дипломату, но из него вышел еще и надежный осведомитель, который сообщал Октавиану о планах и настроениях Антония, хотя не склонен был сплетничать по поводу его частной жизни и связи с Клеопатрой.

Антонию попросту следовало недвусмысленно сказать брату, супруге и агенту, чтобы они не препятствовали кампании по расселению ветеранов и держали себя в руках. Сделай он так, они бы не развязали против его воли гражданскую войну, утверждая, что именно этого Антоний и хочет. Вероятно, Антоний если и не подстрекал своих близких, то и не выказывал отрицательного отношения к их явному сговору с оптиматами, который неизбежно вел к крайним мерам и с той и с другой стороны.