Валерий Шумилов - Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

– Са uра!

А потом пришли реставрация, белый террор и проклятия перебитым и перебившим самим себя революционерам, которых теперь называли не иначе, как «кровопийцами». Но разве можно сказать, что белый террор реставрации, осуществляемый во имя возвращения сословной « несвободы, неравенства и рабства », то есть всего того, что когда-то в один далеко не прекрасный момент и привело к той самой теперь уже проклинаемой Революции, был более благодетелен для страны, чем красный террор Нового мира? Синие и белые, белые и красные, люди и нелюди стоили друг друга в своем поражении, потому что цель не оправдывала средства. Потому что именно благодаря террору благие цели революции, в конце концов, и стали недостижимыми. Ибо красный террор погубил Первую Республику, сначала растоптав идеалы в республиканских душах, а потом вызвав к жизни белый террор, если и не более страшный, то куда более продолжительный и губительный. На смену искренне заблуждавшимся палачам пришли простые чиновники-исполнители, в Лету канули уцелевшие «чистые» республиканцы, сменилась форма правления, Республику заменила Империя, и вот все случилось так, что больше уже никто никогда не слышал:

– Са uра!

Во имя Свободы и Равенства и Братства! – Смерть!

Вот и приблизилось время вступления в Царство Божие на земле, в Царство Справедливости и Свободы, в Царство благодетельного Равенства, в общество равных друг другу братьев и сестер!

В течение тысяч лет люди, открывавшие Писание, благоговейно читали формулу: «Бог есть любовь» и тут же повторяли заповедь, стоявшую выше всех остальных заповедей, – «Возлюбите Господа Бога своего всем сердцем своим». Смысл другой заповеди, «стоявшей наравне с первой», которую вспоминали столь же бесчисленное количество раз, – «Возлюбите ближнего своего, как самого себя», ускользал от верующих, ибо целые эпохи немногие люди держали в невежестве и рабстве многих, и самая церковь, презрев всякую любовь к ближнему, оправдывала созданный на земле ад посмертным вознаграждением и посмертным воздаянием святым и грешным.

Но вот наконец-то настал час исполнения на земле заповеди любви ближнего к ближнему. А для служителей Христа, столь долго забывавших об этой заповеди, настал День Гнева, – для всех – и для праведных и для грешных. Ибо никуда не деться! – пришел век Просвещения, – и на лукавую формулу о посмертном вознаграждении прозвучала не менее лукавая фраза Главного просветителя Вольтера: «Бог нужен беднякам, чтобы забыться, если бы Его не было, Его следовало бы выдумать!»

С господствующим классом Просвещение сыграло дурную шутку – просвещенные аристократы и просвещенные буржуа, становясь атеистами, умерщвляли в своей душе Бога. На очереди оставался лженаместник Бога на земле – французский король.

Вольтер был прав: несмотря на все революции, Бог так и остался нужен невежественным беднякам. Но падение в одно мгновение тысячелетней монархии, казнь короля ( цареубийство , то есть почти богоубийство !), явление Французской Республики не могли не поколебать веру во всемогущество старого порядка и старого Бога.

Новые Боги должны были прийти на место старых. Об этом писал еще Руссо, когда говорил о гражданской религии без церкви и священства. И вот книги Руссо заменили Писание, «Общественный договор» стал новой Библией , вместо Отца нации – короля – народу явилась Родина-мать – Отечество (позже во Франции даже получившее собственное личное имя – Марианна !), храмом предстала вся Природа, народные празднества (14 июля и 10 августа) превратились в новые массовые крестные ходы, где вместо икон и хоругвей несли трехцветные знамена и изображения павших героев революции. Гражданские богослужения совершались у Алтарей Отечества под Деревьями свободы у статуй Разума, одетыми в новые революционно-священские трехцветные облачения магистратами, под пение новых молитв-гимнов – «Карманьолы» и «Марсельезы». Культ христианских мучеников заменил культ мучеников революционных. Вместо торжественной латыни появился не менее торжественный революционный новояз [21] [21] Вот лишь некоторые революционные переименования в столице Республики : Главный Храм Разума - собор Парижской Богоматери, Главная больница Республики - госпиталь Сальпетриетр, Дворец Равенства – Королевский дворец изменника Эгалите , Бург Равенства – Бург Королевы, Национальный дворец – дворец Тюильри, Сад Революции – сад Тюильри, Площадь Революции – площадь Тюильри, Сад Равенства – Пале-Рояль, Театр Нации - Французский театр (Комеди Франсез), Предместье МонМарат – предместье Монмарт, Предместье Славы – «пролетарское» предместье Сент-Антуан, Улица Закона - улица Ришелье, Улица патриота Черутти – улица д’Артуа, Улица Добродетели – улица Дочерей Божьих, Улица Гельвеция – улица св. Анны, Школа Марса – военная школа. Город Марсель переименовали в Город-без-имени (Безымянный), Сен-Дени – в Франсиаду , Сен-Ло – в Скалу Свободы , Сен-Мало – в Победу монтаньяров , Лион – в Порт Горы , настоящий порт Тулон – в Освобожденный город , другой порт Гавр-де Грас – в Гавр-Марат , Компьен-на-Уазе – в Марат-на-Уазе и т.д. :

– Во имя Французской Республики, единой и неделимой! – Салют и братство!

Естественно, что великое действо разрушения старого католического мира должен был начать человек, вышедший из его лона. Он и появился – этот монастырский учитель из аррасской школы братьев-ораторианцев Жозеф Фуше, друг полумонаха Максимилиана Робеспьера Неподкупного. В департаменте Невере, куда он был послан проконсулом, этот достигший возраста Иисуса Христа тридцатитрехлетний представитель народа впервые во Франции публично совершает обряд гражданского крещения без какого-либо участия церкви над своей новорожденной дочерью.

Фуше, ставший материалистом и не подозревающий, что через много лет умрет как верный слуга христовой церкви герцог Отрантский, заклейменный и современниками и историками, как предатель века (вместе с Талейраном), служивший подряд восьми сменяющим друг друга режимам (и предававший их один за другим!), в этот момент, кажется, искренне верует в Евангелие Братства, провозглашенное Революцией. Здесь историки, обвинявшие его (вслед за Робеспьером) в изначальном лицемерии, будто бы «палач Лиона» Фуше, этот живой «калькулятор», по выражению Цвейга, никогда по-настоящему не верил в проповедь «общественного равенства», а просто отрабатывал «левую фразу» на службе террористического режима и, осуждая богатых, на самом деле завидовал их богатству, судят слишком прямолинейно, лишь по себе и своему времени.