Режин Перну - Алиенора Аквитанская

«Мы даруем всем жителям Ла-Рошели и их наследникам обещанную коммуну, с тем, чтобы они могли лучше защищать и сохранять в неприкосновенности собственные права, не нарушая верности нам, и мы хотим, чтобы их свободные обычаи… нерушимо соблюдались, и чтобы они, поддерживая их и защищая свои права, и наши права, и права наших наследников, применяли и использовали силу и власть своей коммуны, когда это будет необходимо, против любого человека, если это не будет противоречить верности нам…»

Мы можем себе представить, как королева диктовала этот текст, слово за словом, своему капеллану Роже (верному слуге, для которого она сама учредила в Фонтевро должность капеллана) или другим сопровождавшим ее писцам, Жосле-ну и Ренулю. Каждый из городов, в которых она побывала, а также остров Олерон, получили подобные грамоты, составленные по примеру знаменитых «Руанских установлений», тридцатью годами раньше давших нормандскому городу свободы, составлявшие предмет его гордости. Эти действия, отвечавшие желаниям горожан, в то же время представляли собой очень мудрый ход. Дело в том, что привлекая города на свою сторону, Алиенора добивалась от них очень значительной военной помощи; она освобождала их от наложенных прежде обязательств, но накладывала на них обязательство самим себя защищать. Так, рядом с феодальной армией, как правило, обеспечивавшей военную силу, Алиенора создала для королевства городское ополчение; это был пример такой изобретательности, что король Франции, Филипп-Август, не замедлил использовать его с выгодой для себя и сделал то же самое в собственных владениях: дав свободу жителям Турне, он подчеркнет, что они должны иметь «триста хорошо вооруженных пехотинцев», чьими услугами монарх будет вправе воспользоваться.

Алиенора трезво оценивала как способности своего сына, так и отношение к нему сеньоров. Феодальная связь — это связь личная, а в личности Иоанна не было ничего такого, что могло бы принести ему ту верность, которой сеньор требует от вассала. Все, что она могла для него сделать, — это обеспечить ему военный резерв, который он получит благодаря союзу с городской буржуазией.

Можно было и остановиться, но нет — после этой удивительной политической поездки, которая позволит ей крепко взять в руки свои владения, одновременно показав себя либеральной королевой, раздающей вольности, она между 15 и 20 июля лично явится к Филиппу-Августу и принесет ему клятву верности за свои земли. Она, бесспорно, обязана была принести эту вассальную присягу своему сюзерену, королю Франции. Но повторение клятвы при таких обстоятельствах было в высшей степени ловким ходом. Алиенора давала понять, что помимо двух соперников, в этой борьбе за первенство, которая так давно шла между королями Франции и Англии, существует еще она, владычица всего или почти всего востока Франции, от Луары до Пиренеев; сделав требуемый жест заранее, она отнимала у короля Филиппа-Августа всякий предлог для выступлений против этой значительной части владений Плантагенетов.

Хроники того времени очень сухо воспроизвели нам эту сцену, лишив ее каких бы то ни было подробностей. А нам хотелось бы знать, как происходил обряд, в какой обстановке, в окружении каких баронов Алиенора проделала то, что от нее требовалось, вложив свою слабую старческую руку в грубые руки короля, который мог бы быть ее сыном. Но нам не так уж трудно представить себе взгляд, которым они должны были обменяться перед тем, как Алиенора поднялась с колен.

Ни он, ни она здесь не обманывались. Между ними существовал целый мир расчетов и честолюбивых помыслов. Поступок королевы был вызовом; что касается короля Франции, его планам, для того, чтобы стать явными, недоставало только удобного случая.

Тем не менее, когда 30 июля Алиенора встретилась в Ру-ане с Иоанном Безземельным, она могла воздать себе по справедливости: мать сделала все, что было в человеческих силах, все, что могла сделать для того, чтобы сохранить последнему оставшемуся в живых сыну его королевство; все, вплоть до того, что поступилась самолюбием, когда этого потребовала встреча в Туре с Филиппом-Августом.

Впрочем, Иоанн, казалось, оценил величие материнской самоотверженности. В соглашении, которое он заключил тогда с матерью, звучит удивительная для него сыновняя интонация: мы хотим, сказал он, «чтобы она постоянно жила в Пуату… и не только хотим, чтобы она была Госпожой всех тех земель, которые принадлежат нам, но также располагала и нами, всеми нашими землями и всем имуществом».

Но сейчас Алиенору не так занимали политические события, ее терзала совсем другая забота. К ней в Ньор приехала ее дочь Иоанна, которая тремя годами раньше, в октябре 1196 г., стала женой графа Тулузского, Раймунда VI. Возможно, Алиенора видела в этом браке осуществление одного из самых давних своих притязаний: сюзеренитета над Тулузским графом. Но, как бы там ни было, счастливого исхода здесь ждать не приходилось. Раймунд VI, как и его отец, был жалкой личностью; как в своей частной, так и в политической жизни он был предельно далек от идеала куртуазного рыцаря. Иоанна была его четвертой женой. Первую он похоронил, вторую заточил в катарский монастырь, с третьей развелся через несколько месяцев после свадьбы, чтобы с большей легкостью прибрать к рукам значительное приданое, которое давал за сестрой король Ричард — город Ажан и его окрестности. После чего он вернулся к прежнему распутству. Раймунд вел разгульную жизнь и без конца ссорился то с одним, то с другим из своих вассалов, поскольку в его семейных традициях было нарушать данное слово. Иоанна родила ему сына, будущего Раймунда VII. Она была беременна вторым ребенком, когда ей пришлось едва ли не в одиночестве образумливать сеньоров де Сен-Феликс в Лораге, пока ее супруг занимался какими-то темными делишками в верхнем Лангедоке. Дело обернулось плохо: во время осады замка Кассе Иоанну предали ее люди и подожгли лагерь. Ей удалось бежать чуть ли не одной, и, зная, как мало она может рассчитывать на поддержку мужа, она решила молить о помощи брата, короля Ричарда. Иоанна была уже в пути, когда до нее дошла весть о его смерти, а когда она, наконец, догнала Алиенору в ее пуатевинской поездке, несчастная была уже совершенно измучена горем и усталостью. Алиенора отправила дочь немного отдохнуть в Фонтевро, а оттуда Иоанна поехала в Руан. Там она почти сразу слегла, составила завещание, а потом, к величайшему изумлению своих близких, объявила о своем намерении постричься в монахини в Фонтевро. Тщетно архиепископ Кентерберийский Губерт Вальтер, возвратившийся в Руан вместе с Иоанном Безземельным, пытался отговорить ее от этого: Иоанна так упорствовала в своем желании, что пришлось обратиться к настоятельнице Фонтевро и, в конце концов, нарушить канонические правила. Беременность близилась к концу, силы бедняжки таяли. На одре болезни Иоанна приняла постриг и произнесла обет. Через несколько дней Алиенора закрыла ей глаза. Сразу после смерти Иоанны удалось извлечь ребенка, которого она носила и который прожил ровно столько, чтобы его успели окрестить. Иоанне было тридцать четыре года; она умерла через пять месяцев после Ричарда.