Габриэль Городецкий - Роковой самообман

«Конечно, я не принял сообщение Кэдогана за 100-процентную истину. Информация военной разведки не всегда верна; англичане были заинтересованы в том, чтобы война разгулялась на востоке, и могли намеренно сгустить краски, чтобы произвести больший эффект на Советское правительство. По этим причинам я, слушая Кэдогана, делал в уме значительную поправку на преувеличение. Тем не менее, информация заместителя министра была так серьезна, а сообщения, которые он передал мне, так точны и конкретны, что (казалось мне) они должны были дать Сталину серьезную пищу для размышлений, побудить его немедленно проверить их и в любом случае отдать строгий приказ, чтобы наша западная граница была начеку!»

Невзирая на цензуру, телеграмма Майского давала довольно верное представление о разных этапах наращивания сил немцев на советской границе в мае и июне. Однако британский Генеральный штаб серьезно недооценивал масштабы развертывания войск в сравнении с информацией, имеющейся у русских, полагая, что у немцев 80 дивизий в Польше, 30 в Румынии и 5 в Финляндии и Северной Норвегии, всего 115, включая мобилизованную румынскую армию {1400} 1400 АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 352. Д. 2402. Л. 214-215. Майский — Молотову, 16 июня 1941. .

Русские шли по тонкому льду, набирая очки у немцев и подвергая риску свое положение в Англии. Это могло бы стать особенно опасным, если бы действительно были в разгаре переговоры о сепаратном англо-германском мире. Теперь они явно заколебались в оценке ситуации. По мнению самого Кремля, отношение британского правительства к развивающемуся кризису приобрело первостепенное значение. Несмотря на воцарившуюся в Кремле атмосферу безысходности, вера Сталина в провокации англичан, с одной стороны, и в ультиматум немцев, который должен предшествовать нападению, с другой, осталась незыблемой. Это не позволяло его окружению, разведывательным источникам, а также и Майскому, четко формулировать свои выводы. Поэтому в сообщениях, посланных с 10 по 15 июня, Майский подыгрывал Сталину, одержимому идеей провокации, эхом отразившейся в знаменитом коммюнике, и всячески успокаивал его, игнорируя реальную военную опасность.

Сталин вместе со своими советниками размышлял о причине отсутствия реакции на коммюнике, когда 16 июня перед ним оказалась телеграмма с пересмотренным после беседы с Кэдоганом мнением Майского. Последствия не замедлили сказаться. Вечером 16 июня британский поверенный в делах нанес визит вежливости в Кремль, первый после отъезда Криппса. Стараясь свести к минимуму эффект от коммюнике, Вышинский уверял его, что упоминания о Криппсе не носят характера личного выпада; это «всего лишь констатация факта, причем в тщательно подобранных выражениях». Возможно, приезд Криппса в Лондон «подстегнул воображение [редакторов газет]», так как было замечено, что после его прибытия 11 июня английская пресса «придавала подобным сообщениям большее значение, чем раньше» {1401} 1401 FO. 371. 29483. N2898/78/38. Бэггли — ФО, 16 июня 1941. . Когда Криппс предупредил Майского 18 июня, что его возвращение в Москву будет «в большой степени зависеть» от того, как Советы объяснят упоминание о нем в коммюнике, русские заверили его в своем «величайшем уважении» к нему лично {1402} 1402 Ibid. . Через несколько часов Майский обратился к Идену с извиняющимся примирительным посланием, почти дословно повторяющим то, что было сказано в Москве {1403} 1403 Ibid. 29466. N3099/3/38. В равной степени ошибочную интерпретацию англичан см.: Ibid. 29482. N2842/78/38; 29483. N2891/78/38. Телеграмма Бэггли и записка Кэдогана, 14 и 15 июня 1941. .

Остановка в Стокгольме заставила Криппса засомневаться в том, что скоро будет достигнуто соглашение. На обеде у британского посла в Стокгольме генеральный директор шведского Министерства иностранных дел был сильно удивлен теориями Криппса по поводу возможности советско-германского соглашения. Желая просветить британское правительство, он рассказал Криппсу о перехваченных приказах вермахта войскам в Норвегии. Он утверждал «с большим напором», что немцы собираются напасть на Советский Союз где-то между 20 и 25 июня {1404} 1404 Ibid. 29482. N2680/78/38. Мэллит — ФО, 8 июня 1941; CAB. 65/22. 59(41)2. 12 июня 1941; Boheman. Pд. Vakt. P. 154-155. .

В последний раз перед началом военных действий Криппса пригласили выступить с изложением своей точки зрения в Военном кабинете 16 июня. Иден и члены Генерального штаба перед этим угостили его ланчем в «Савое». К единому мнению так и не пришли. Военные считали, что Гитлер уничтожит русскую армию тотчас же. По мнению Криппса, для Англии было бы лучше, «если бы Советы не участвовали в деле в этом году, а оставались потенциальной угрозой», но Иден не верил, что Гитлер это допустит. Полагаясь на коллективную мудрость своего министерства, он думал, что Советский Союз «либо примет суровые условия "сотрудничества", либо подвергнется нападению» {1405} 1405 Бумаги Идена. Дневник. 16 июня 1941. . «Не исключена возможность, — продолжал уверять Сарджент, — что Сталин и Гитлер в несколько дней придут к соглашению, по условиям которого в обмен на уступки, сделанные Советским правительством Германии, Сталину позволят в качестве компенсации аннексировать турецкое Закавказье или занять выигрышную позицию на Дарданеллах» {1406} 1406 FO. 371. 30126. R6170/1934/44. Записка Сарджента и Кэдогана, 16 июня 1941. . Черчилль по-прежнему колебался, не возлагая на Восток особых надежд. «Судя по всем сведениям, какие я смог собрать, — писал он южноафриканскому премьер-министру, — Гитлер намерен получить от России все, что захочет, вопрос лишь в том, сделает ли Сталин тщетную попытку сопротивляться. Я все больше надеюсь на Соединенные Штаты» {1407} 1407 Бумаги Черчилля. 20/40. Черчилль — Смутсу, 18 июня 1941. . За отсутствием какой-либо конкретной информации Кабинет согласился с выводом, что Германия намерена предъявить России ультиматум, после того как завершит сосредоточение своих войск. Майскому взгляды Кабинета подробно изложил Брендан Брэккен, своевольный советник Черчилля. Взгляды эти, по всей видимости, разделились на два направления. Криппс, как он узнал от него еще раньше, опасался, что Красной Армии потребуется еще год, чтобы восстановиться, в то время как вермахт — в пике своей формы. Он выражал свою симпатию к Сталину и рекомендовал, чтобы русские еще некоторое время оставались в стороне от войны. Черчилль, со своей стороны, считал, что Красная Армия могла бы представлять некоторую проблему для Германии и это послужило бы большим подспорьем для Англии. Это подтверждало опасения Майского, что выводы Черчилля окрашены субъективностью и выдают желание видеть Советский Союз участвующим в войне. Поэтому Майский и в самом преддверии войны предостерегал Сталина, отчасти оправданно, что Кабинет горячо желает вступления СССР в войну {1408} 1408 АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 352. Д. 2402. Л. 246-247. Майский — Молотову, 20 июня 1941. . Тем не менее, он все больше нервничал из-за своих сообщений, особенно после встречи с Кэдоганом.