Игорь Фроянов - Грозная опричнина

Неизвестно, откуда у А. И. Филюшкина взялось «известие ПЛ о правительстве Адашева — Сильвестра». Ведь в Летописце о таком правительстве не сказано ни слово. Там говорится о Сильвестре, который «заодин» с Адашевым «правил Рускую землю». Иными словами, речь в Пискаревском летописце идет об индивидуальных властных полномочиях Адашева и Сильвестра, которые автору летописного повествования кажутся настолько значительными, что сопоставимы с властью правителей {186} 186 И. И. Смирнов писал: «Целью рассказа Пискаревского летописца являлось продемонстрировать роль и значение А. Ф. Адашева, когда он был «во времени», и подкрепить характеристику правления Адашева той поры, когда «Русская земля была в великой тишине и во благоденстве и управе». — Смирнов И. И. Очерки… С. 225. . Что же касается непосредственно Алексея Адашева, то в Летописце он представлен всесильным временщиком, грозой нерадивых бояр, которых он волен был заточить в тюрьму либо сослать, куда захочет. В руках Адашева мощный рычаг власти — прием и разбор челобитных с докладом государю, склонному безоговорочно поддержать своего любимца («а кой боярин челобитной волочит, и тому боярину не пробудет без кручины от государя»). Алексей такой же «всемогий», как и Сильвестр. В этом отношении автор летописного рассказа об Адашеве подтверждает высказывания о нем Ивана Грозного и Андрея Курбского.

Другой независимый, по нашему убеждению, источник, рисующий А. Ф. Адашева в роли правителя Московского государства, связан с представлениями о нем за пределами Руси. В отчете московского посла к цесарю Луки Новосильцева сообщается о том, как он, Лука, обедал по пути в Вену (1585) у гнезненского архиепископа Станислава Карнковского, который был «в Польше другой король». Во время обеда зашел разговор о Борисе Годунове, а затем — об Алексее Адашеве. Архиепископ говорил послу: «Сказывали нам вязни наши: есть на Москве шурин государской Борис Федорович Годунов, правитель земли и милостивец великой и нашим вязнем милость казал, и на отпуске их у себя кормил и поил, и пожаловал всех сукны и деньгами, и как были в тюрьмах, и он им великие милости присылал; и нам то добре за честь, что у такого великого государя таков ближней человек разумен и милостив; а прежь сего был у прежнего государя Алексей Адашев, и он Государство Московское таково же правил, а ныне на Москве Бог вам дал такого же человека присужего» {187} 187 Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. М., 1999. С. 83. Н. М. Карамзин предложил следующий перевод данного текста: «Сей муж знаменитый (Годунов. — И.Ф. ) питал, утешал наших пленников, когда они сидели в темнице, и дав им свободу, милостиво угостил их в своих палатах, одарив каждого сукнами и деньгами. Слава его везде разносится. Вы счастливы, имея ныне Властителя подобного Алексею Адашеву, великому человеку, который управлял Россиею в царствование Иоанново». Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. III. Т. X. М., 1989. Стб. 29. См. также: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. IV. М., 1989. С. 200. . Новосильцеву не понравилось такое сравнение Годунова с Адашевым, и он заметил собеседнику: «Олексей был разумен, а то не Олексеева верста: то великий человек, Боярин и Конюшей, а Государыне нашей брат родной, а разумом его Бог исполнил всем, и о земле великой печальник» {188} 188 Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. III. Примечания к тому X. Стб. 19 (прим. 82). См. также: Соловьев С. М. Сочинения. Кн. IV. С. 201. .

Историки по-разному воспринимают рассказ Ауки Новосильцева. Так, С. О. Шмидту этот рассказ послужил свидетельством, что за границей знали о «большом влиянии Адашева на правительственную деятельность». Поэтому «не случайно через 25 лет после смерти Адашева его сравнивали в Польше с царским шурином Борисом Годуновым» {189} 189 Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. С. 83. . С. О. Шмидт, исходя из отчета русского посла, замечал, что «в представлении иностранцев А. Ф. Адашев был «правителем земли» и «ближним человеком» государя» {190} 190 Там же. . Однако А. И. Филюшкин решительно выступил против такого рода интерпретаций. Имея в виду слова Станислава Карнковского, сказанные Ауке Новосильцеву, он пишет: «Данная речь часто используется исследователями в качестве «неопровержимого доказательства» обладания А. Ф. Адашевым реальной властью и статусом временщика, равным Борису Годунову. Но они не обращали внимания на ответ А. Новосильцева на слова С. Карнковского (например, С. О. Шмидт просто опустил его в своей публикации данного отрывка из посольских книг). А реакция русского посланника весьма примечательна. Дело в том, что он… категорически опроверг заявление С. Карнковского! Л. Новосильцев прокомментировал его следующим образом: «Олексей был разумен, а то не Олексеева верста, то великий человек, боярин и конюший… а разумом его Бог исполнил всем, и о земле великой печальник». Таким образом, с точки зрения русского дипломата, статус Адашева оказывается гораздо ниже статуса Годунова («не Олексеева верста»), то есть он не являлся временщиком. Он не был ни политически весомым («великим») человеком, ни «печальником о земле». Видеть же в словах «Олексей был разумен» что-либо, кроме признания незаурядных талантов государственного деятеля (коими, как мы знаем, Адашев, несомненно, обладал), будет некорректным. Фигура Адашева была хорошо известна в Литве из-за его дипломатической деятельности в 1559–1560 гг. и поэтому нет ничего удивительного, что о нем слышал гнезненский епископ. Источником же его трактовки роли Адашева как временщика, с нашей точки зрения, могла стать имевшая хождение в Литве и Польше ИВКМ» {191} 191 Филюшкин А. И. История одной мистификации… С. 243. .

Мы намеренно привели столь пространную выдержку из книги А.И.Филюшкина, чтобы нагляднее продемонстрировать исследовательские приемы автора. Начнем с последнего утверждения его о том, что источником трактовки Станиславом Карнковским роли Алексея Адашева в качестве временщика могла стать известная в Литве и Польше «История о великом князе Московском» (ИВКМ) Андрея Курбского. Это допущение было бы уместным в том случае, если бы Карнковский не сказал, откуда он почерпнул сведения об Адашеве. Но он прямо указал на источник своей информации, упомянув в данной связи «вязней» (пленников), побывавших в плену у русских.

Это они, «вязни», воротясь домой из плена, рассказывали своим соотечественникам об увиденном и услышанном в Москве, где еще хранили память об Адашеве, находя общее между ним и Годуновым. От этих бывших пленников Станислав Карнковский узнал о добродетелях Бориса Годунова и его сходстве в качестве правителя с Алексеем Адашевым, о чем гнезненский архиепископ поведал сам московскому послу Л. Новосильцеву. Вот почему иные предположения, на наш взгляд, здесь совершенно излишни. Однако важно отметить, что независимо от сочинения Курбского (ИВКМ) в Москве после смерти Ивана IV курсировали сведения об Алексее Адашеве, в которых он как правитель Руси уподоблялся Борису Годунову. Перед нами, следовательно, еще один, хотя и своеобразный, по-видимому, устный, но самостоятельный источник, подтверждающий правдивость характеристики правительственной роли Алексея Адашева, данной Иваном Грозным и Андреем Курбским.