Игорь Фроянов - Грозная опричнина

Будучи в Литве, Курбский отличался властолюбием и непокорством королю. Так, получив королевский приказ, повелевающий ему дать удовлетворение одному тамошнему магнату за разбой и грабеж своих крестьян в Смедыне, он в присутствии свидетелей вызывающе ответил: «Я-де у кгрунт Смедынский уступоватися не кажу; але своего кгрунту, который маю з'ласки Божое господарское, боронити велю. А естли ся будут Смедынцы у кгрунт мой Вижовский вступовать, в тые острова, которые Смедынцы своими быть менят, тогды кажу имать их и вешать» {369} .

Суд и расправу Курбский и его люди творили самовольно. Случилось так, что урядник нашего князя Иван Калымет по жалобе крещеного еврея Лаврина на бегство его должника Агрона Натановича велел схватить жену бежавшего и двух за него поручителей, Юска Шмойловича и Авраама Яковича, посадить в яму с водой, кишащую пиявками, а дома их и лавки опечатать. Соплеменники бросились спасать своих, обратившись к местному подстаросте с просьбой послать к Калымету и потребовать от него ответа, по какой причине он, в нарушение прав и вольностей, дарованных королем, велел схватить ни в чем не повинных евреев и посадить их в жестокое заключение. И вот поветовый возный, окруженный выборными людьми, приехал в Ковель к замку князя, но уперся в закрытые ворота. Привратник объявил прибывшим, что «пан Калымет вас в замок пустити не казал». Долго стоял представитель власти у замковых ворот. Он слышал несущиеся из-за стены вопли несчастных, посаженных в жуткую яму. «Терпим везенье и мордованье окрутное бесправие и безвинне», — кричали те. Наконец Калымет соблаговолил выйти. Его спросили: «За что поймал и посадил в заключенье евреев ковельских?» «За поручительство по Агрону Натановичу», — невозмутимо ответил княжеский урядник и внушительно добавил: «Чи невольно подданных своих не тылько везеньем, або чим иншим, але и горлом карати? А я што чиню, теды за росказаньем пана моего, его милости князя Курбского: бо пан мой, князь Курбский, маючи тое именье Ковельское и подданных в моцы своей, волен карати, як хочет. А король его милость и нихто инший до того ничего не мает. А иж ся Жидове королем сзывают, нехай же их король оборонит; а я их з'везенья не пущу, ниж пять сот коп грошей Лавринови». Так безрезультатно окончились первые хлопоты о заключенных.

На следующий день приехал в Ковель по своим делам урядник Каширский. Сердце сжалось у него, когда он увидел страдальцев в яме. Урядник просил Калымета о милосердии. И тот, казалось, сжалился. «Он за просьбою нашею, — доносил потом сострадатель, — их при нас выпустил, которых мы видели есмо кровавых, што пьявки смоктали (сосали)». Но едва каширский урядник уехал, люди вновь оказались по приказу Калымета в яме. Дошло дело до короля, который выдал декрет об освобождении арестованных. Но Калымет проигнорировал королевский декрет. Тогда его специальным королевским мандатом вызвали в суд. Он мандат не взял, велев прочитать документ перед собой, а затем сказал нарочному: «Для чего до мене мандат носишь королевский? Бо я королю не служу, служу я князю, пану своему». Лишь через полтора месяца Курбский по ходатайству великого канцлера коронного и пана великого маршалка распорядился освободить невинных евреев и отпечатать их дворы и лавки {370} .

Эти и другие эпизоды жизни Курбского {371} , именуемого некоторыми новейшими историками «князем-диссидентом», «первым русским диссидентом» {372} , показывают, о каком «правовом обществе» мечтали его сподвижники на Руси, утверждению какого «правового порядка» способствовала ст. 98 Судебника 1550 года. Понимали ли это соратники Грозного? Данный вопрос обращает нас к одному безымянному посланию, адресованному царю Ивану.

Анонимное «Послание царю Ивану Васильевичу», дошедшее до нас в так называемом Сильвестровском сборнике (т. е. в книге, принадлежавшей предположительно некогда попу Сильвестру), вызывает у исследователей большие затруднения как по части установления автора этого сочинения, так и относительно времени его написания. Высказывались мнения о принадлежности Послания перу митрополита Даниила {373} , епископа Вассиана Топоркова {374} , старца Артемия {375} , митрополита Макария {376} , попа Сильвестра {377} и, наконец, либо митрополита Макария, либо попа Сильвестра {378} . Нет уверенности и в том, когда было составлено Послание царю Ивану Васильевичу: одни исследователи этого письма называют 1547 год {379} , другие — 1550 (1551) год {380} или год 1552-й {381} , а третьи относят его составление к временам Опричнины {382} . Материя, как видим, темная. Впрочем, количественное сопоставление исследователей, изучавших Послание, показывает, что их большая часть связывает авторство памятника с именем Сильвестра. Но это не означает, что они на сто процентов правы, поскольку научные проблемы не разрешаются посредством голосования. Мнение большинства, насколько известно, не является в науке критерием истины.

Авторская атрибуция, проделанная находящимся в меньшинстве И. И. Смирновым, нам кажется более предпочтительной, несмотря на то, что такой авторитетный ученый, как А. А. Зимин, решительно отверг ее. «Крайне неудачным, — писал он, — является предположение И. И. Смирнова о том, что Послание написано митрополитом Макарием» {383} . Какие доводы, вызвавшие несогласие А. А. Зимина, привел И. И. Смирнов в пользу своего предположения? Он пишет: «Против авторства Сильвестра прежде всего говорит то, что мало вероятным является, чтобы Сильвестр, претендовавший (вместе с Алексеем Адашевым) на роль ближайшего советника царя, мог главный огонь в послании царю направить именно против «советников» из числа «ближних людей», причем даже без противопоставления, скажем, неразумным советникам советников «мудрых», «добрых» и т. п. Второе соображение, говорящее против того, что автором послания царю был Сильвестр, является тон послания, резко контрастирующий своей авторитарностью и независимостью в обращениях к царю тем риторическим формам, которые употребляет Сильвестр, например, в послании кн. Горбатому-Шуйскому («Благовещенский поп, последняя нищета, грешный, неключимый, непотребный раб Сильвестришко» и т. д.)» {384} . А. А. Зимин, возражая И. И. Смирнову, утверждал: «Прежде всего не убедительны доводы этого исследователя против авторства Сильвестра, который, во-первых, не мог выступать против советников царя, поскольку сам принадлежал к ним, а во-вторых, не мог писать царю в столь авторитарной форме, тогда как его Послание боярину А. В. Горбатому составлено в более мягких тонах. Однако Сильвестр осуждал отнюдь не всех, а только лживых советников (осифлян), как позднее делал кн. Андрей Курбский, восхвалявший советников мудрых. Независимый тон вполне соответствует всем тем сведениям об отношениях Сильвестра к царю, которые нам сообщают источники (Послания Грозного, Курбский и др.)» {385} .