Амеде Ашар - Плащ и шпага

- Говорит, как по писанному, разбойник! Потом, говоришь? Ах, мой милый Югэ! Как только я выздоровел и стал готовиться к отъезду к моей прекрасной принцессе, как появилась в наших местах одна танцовщица, совсем околдовала меня и поскакал за ней в Мадрид. Наверное, её подослал сам дьявол!

- Не сомневаюсь. А потом?

- Заметь, что танцовщица была прехорошенькая, и потому я поехал за ней из Мадрида в СЕвилью, из Севильи в Кордову, из Кордовы в Барселону, где наконец один флорентийский дворянин уговорил её ехать с ним в Неаполь. Моя цепь разорвалась и у меня не было другой мысли, как увидеть снова мою несравненную Леонору, и вот я прискакал в Париж.

- Видел сам, видел! Ты ещё был верхом, когда появился мне на выручку!

- Бегу к ней, вхожу, бросаюсь к её ногам и разражаюсь страстью! Скала, мой друг, скала! А что ужасней всего - она явилась предо мной ещё прелестней, чем прежде... Я умру... Не правда ли, она прекрасна?

- Очень красива!

- И такая милая! Стан богини, грация нимфы, поступь королевы...

- Да перестань, ради Бога! Ведь я её знаю и тоже преклоняюсь перед ней.

- И ты не сошел с ума от любви, как я?

- Но, - отвечал Югэ, - признайся сам, что твой пример не слишком может ободрить меня!

- Правда, - отвечал маркиз, вздыхая, - но я хочу забыть эту гордую принцессу. Я заплачу ей равнодушием за неблагодарность. Я не разлучусь с тобой никогда, мы станем вместе гоняться за приключениями. Мы добьемся, что о наших подвигах протрубят все сто труб славы, и я хочу, чтобы, ослепленная блеском моих геройских дел, когда-нибудь она сама, с глазами, полными слез, упала передо мной на колени... Едем же!

- Куда?

- Не знаю, но едем скорей!

- Согласен, но с условием, что поедешь со мной к графу де Колиньи, у которого я поселился после той ночной схватки.

- Да, кстати! Правда, что с тобой сделалось после того наглого нападения, которое оказалось как раз во-время, чтобы рассеять мои черные мысли?

- Одна добрая душа приютила меня.

- А хорошенькая эта добрая душа?

- У христианской любви не бывает пола, - ответил Югэ.

Когда оба друга вышли на улицу, маркиз взял Югэ под руку и, возвращаясь опять к предмету, от которого не могли отстать его мысли, продолжал:

- Я всегда думал, что если сам дьявол зажжет свой фонарь на адском огне, то и тот не разберет, что происходит на сердце женщины. Что же после этого может разобрать простой смертный, как я? Принцесса была вся в черном, приняла меня в молельне, она - дышавшая прежде только радостью и весельем... Из её слов я догадался, что она поражена каким-то большим горем, похожим на обманутую надежду, на исчезнувший сон... Не знаешь ли, что это такое?

- Нет, - отвечал Югэ, не взглянув на маркиза.

- Ведь не может же это быть несчастная любовь! Какой же грубиян, замеченный принцессой, не упал бы к её ногам, целуя складки её платья? Если бы я мог подумать, что подобное животное существует где-нибудь на свете, я бы отправился искать его повсюду и, как только бы нашел, вонзил бы ему шпагу в сердце!

- Надо, однако, и пожалеть бедных людей, убивать тут - уж слишком!

- Пожалеть такого бездельника! Эта милая, очаровательная принцесса хочет удалиться от света, запереться в своем замке, и даже намекнула мне, что втайне питает страшную мысль - похоронить свои прелести во мраке монастыря. Вот до какой крайности довело её несчастье! Клянусь, я не переживу отъезда моего идола...

- Что это? Как только ты не убиваешь ближнего, ты приносишь самого себя в жертву. Не лучше ли было бы заставить твое милое божество изменить свои планы?

- Ты говоришь, как Златоуст, и я подумаю, как в самом деле этого добиться. Могу я рассчитывать на твою помощь при случае?

- Разумеется!

Все время разговаривая, Югэ и его друг пришли наконец к графу де Колиньи и застали его сидящим с опущенной на руки головой перед тем самым столом с картами и планами, за которым его нашел Монтестрюк в первый раз.

Югэ представил маркиза де Сент-Эллиса и граф принял его, как старого знакомого. Он предложил обоим сесть возле него и сказал:

- Ах! Я нахожусь в очень затруднительном положении. Вы, верно, слышали оба, что император Леопольд обратился недавно к королю с просьбой о помощи?

- Против турок, - отвечал маркиз, - которые снова угрожают Вене, Германии и всему христианскому миру? Да, слышал.

- Только об этом все и говорят, - добавил Югэ.

- Вы знаете также, может быть, что в совете короля решено послать как можно скорее войска в Венгрию, чтобы отразить это вторжение?

- Я что-то слышал об этом, - отвечал маркиз, - но должен признаться, что одна принцесса с коралловыми губками...

- Ват дались ему эти сравнения! - проворчал Югэ.

- Так засела у меня в голове, что уж и места нет для турецкого султана, - докончил маркиз.

- Ну, - продолжал Колиньи, улыбнувшись, мне очень хотелось бы получить руководство этой экспедицией, вот я и изучаю внимательно все эти карты и планы, но не так легко мне будет устранить соперников!

- Разве это зависит не от одного короля? - спросил маркиз.

- Разумеется, да!

- Ну и что же? Разве вы не на самом лучшем счету у его величества? Я то уж очень хорошо знаю это, кажется... - продолжал Югэ.

- Согласен. Но рядом с королем есть посторонние, тайные влияния.

- Да, эти милые влияния, которые назывались Эгерией - в Риме, при царе Нуме, и Габриелью в Париже, при Генрихе V.

- А теперь называются герцогиней де Лавальер ил Олимпией Манчини - в Лувре при Людовике Х1V.

- А герцогиня де Лавальер поддерживает, говорят, герцога де Лафойяда.

- А королева двигает королем.

- Не считая, что против меня ещё принц Конде со своей партией.

- Гм! фаворитка и принц крови - этого слишком много для одного раза!

- О! Принц крови не тревожил бы меня, если бы он был один. Король его не любит. Между ними лежат воспоминания о Фронде, но вот Олимпию Манчини надо бы привлечь на свою сторону.

- Почему бы вам к ней не поехать? Почему не сказать ей: графиня! опасность грозит великой империи, даже больше - всему христианству, а его величество король Франции - старший сын церкви. Он посылает свое войско, чтобы отразить неверных и обеспечить спокойствие Европы. Этой армии нужен начальник храбрый, решительный, преданный, который посвятил бы всю жизнь торжеству правого дела. Меня хорошо знают и вся кровь моя принадлежит королю. Устройте так, графиня, чтобы честь командовать этой армией была предоставлена мне, а я клянусь вам, что употреблю все свое мужество, все усердие, чтобы покрыть новой славой корону его величества. Я встречу там победу или смерть!

- Браво, друг Монтестрюк, браво! - вскричал Колиньи. - Но чтоб говорить так с фавориткой, надо иметь ваш пламенный взор, ваш восторженный жест, ваш звучный голос, вашу молодость, наконец... Тогда, может быть, если бы у меня было все это, и бы решился попытать счастья... Но мой лоб покрыт морщинами, на лице печать забот и борьбы, в волосах пробилась седина, как же я могу надеяться, чтобы блестящая графиня Суассон приняла во мне участие?