М Лебединский - От пращуров моих (Часть 1)

необыкновенные для Ленинграда розы, ни в запущенной комнате

его в нашем старом доме."

(О.Берггольц,"Дневные звезды",стр.244-245)

".....Тут надо сказать, что с тех лет, как я вопреки отцовс

кой воле, ушла из-за Невской заставы, папа считал "моими" и

партию, и всю историю, и все победы наши, и все недостатки.

Он говорил: "Ну, кажется, с твоей пятилеткой что-то все-таки

выходит..." или: - "Ну вот, опять твои товарищи перекачали".

Да, в общем, все было "мое", и я отвечала перед папой реши

тельно за все - ух, это было трудновато!"

(оттуда же,стр.260-261)

Весна 1932 г.- Федор Христофорович в составе Ленинградского

санитарного отряда на посевной под Челябинском (Из Автобиог

рафии 1944 г.)

"Надо сказать,что в самом начале тридцатых годов- в 1931

и 1932,когда Самуил Яковлевич Маршак редактировал первые мои

детские книжки, папа как-то прибежал ко мне страшно оживлен

ный. Каким молодым он был еще тогда! Как часто и упоенно хо

хотал - именно хохотал, а не смеялся!

- Лялька! - закричал он чуть ли не с порога. Я в газетине

нашей читал, что Маршак твой в Германию едет.

- Да. А почему ты так взволнован этим?

- То есть как - почему? Вот рецептики. Один- на меркузал,

другой- на люминал. Понимаешь, там у немцев фармокопея знам

енитая - байеровская, у нас таких лекарствий делать не науч

ились. Понятно?

- Пока нет.

- Ах, господи! Все-то вам разжуй и в рот положи.Ну, у ме

ня одна такая ткачиха, хорошая такая баба, отекает страшней

шим образом - меркузал ей нужен. А одному ткачу- хороший та

кой мужик, старательный - люминал. У него какие-то припадки,

типа эпилептических, хочу попробывать люминалом его лечить.

Ну так вот, пусть Маршак из Германии привезет мне меркузалу

и люминалу. Только непременно байеровского.

- Папа, да ты ....да ты пойми - это неприлично, неудобно.

Ему же за все это валюту выкладывать придется. Неудобно мне!

- Очень даже удобно. Скажи - просит мой папа, старый док

тор. Маршак умный, он все понимает, он пишет отлично: "Крок

одил, крокодил, крокодилище!"

- Да это не Маршак, а Чуковский

237

- Верно. Спутал. Но у Маршака не хуже. Про вас, про всех

писателей:

Разевает щука рот,

А не слышно, что поет....

- Это Самуил Яковлевич вовсе не про нас писал! Ты просто

демагог!

- Про вас! Я читатель, мне виднее. В общем, я знаю,что он

человек хороший. Ребята его стихи любят......На рецептики. И

попроси Самуил Яковлевича. Скажи - мой папа, старый доктор,

просит. Для своих ткачей.

И я, пропадая со стыда, все-таки просила Самуила Яковл

евича, а он так просто и охотно брал папины рецептики, что

стыд мой исчезал, и он два или три раза привозил то,что про

сил отец.... Наверно, до сих пор не знает Самуил Яковлевич,

сколько папиных ткачей и ткачих помог он папе поставить на

ноги, спасти от смерти...."

(О.Берггольц,"Дневные звезды",стр.322-323)

лето 1934 г.- смерть Маи, внучки от Ольги

12 08 34г. В письме Ю.Н.Либединского к жене в Москву:

"Я прервал письмо, т.к. Марью Тимофеевну вызвали за зас

таву - бабушке что-то стало плохо. Оказывается неладно с ру

кой - началось какое-то воспаление.

Она вернулась - старуху взяли в больницу - Федор Христ

офорович резал ей руку - операция прошла благополучно, но

принимая во внимание возраст..."

27 11 34г. В письме Ю.Н.Либединского к жене в Москву:

"Вчера Федор Христофорович меня выстукал и велел поста

вить горчичники на бок, мне их поставили и сейчас мне уже

лучше. Но придется день два поваляться.

1936 г.,начало. В письме Ю.Н.Либединского к жене в Москву:

"Об Ирине - с ней - без перемен, а это одно достаточно

плохо. Мне кажется надо ждать худшего, по крайней мере так

говорит Федор Христофорович."

14 марта 1936г.- смерть Ирины, внучки от Ольги

1937 г.

Январь-февраль 1937 г. - переезд дочери Марии в Москву вмес

те с семьей.

Май 1937 г. - исключение Ольги из партии и, очевидно, именно

тогда Ольга ездила к отцу в амбулаторию на фабрике "Красный

ткач". Именно об этом визите она вспомнила 1-го февраля 1942

г.во время свидания с отцом после смерти в конце января 1942

238

г.Николая Молчанова 2-го мужа Ольги Берггольц.

Июнь 1937 г.- исключение из партии моего отца, Юрия Николае

вича Либединского.

"Я вам писала, что продала Шкаф за 850 р. и Отец дал 250

р. и я выкупила облигации. Надо их продержать до 25 июня. Я

так и Папи сказала, что потом заложу и отдам ему деньги. Бы

вает он у нас очень часто за Лялю и за вас волнуется. Но вот

Мусена не хорошо, очень не хорошо, что ты отцу не напишешь,

все же хоть немного, но он вам помог - взял и вынул с книж

ки все что у него было и Мишу отправил к вам как следует. А

ты знаешь Отца - такое ваше молчание для него не безразлично.

И потом Муся он давно просил меня, чтобы ты прислала из Мос

квы ему _КАНВЫ_"

"...сейчас папа хлопочет для Ляли комнату в Вербье, это Муся

ты может помнишь не доезжая одну станцию до Торбино - папа

там жил." (из писем того времени М.Т.к дочери Марии и зятю в

Москву)

осень 1937 г.-к этому времени относится описанный Ольгой Бе

рггольц в "Дневных звездах" поход ее и отца в Зоопарк.

"Поздно вечером пришел мой папа и заявил, что останется

у меня переночевать.

- А завтра я поведу тебя в Зоологический сад, - прибавил

он строго.- Да, да. Утром. Обязательно.

"В градусе, - отметила я. - Только бы "Гаудемус" не стал

исполнять..."

В градусе мой папа бывает редко, но зато градусы у него

самые разнообразные. В градусе наиболее низком, в так назыв

аемом "недопинге", он брзглив и придирчив: разносит порядки

на хирургическом отделении (которым сам же заведует!), жест

око громит местком, куда его "нарочно все время выбирают",

громит райздрав и назойливо требует от меня - именно от ме

ня - ответа, "почему все эти безобразия творятся!?"

В градусе чуть повыше он сосредоточен, серьезен, с неж

ностью вспоминает страшные фронты мировой и гражданской войн,

на которых работал военно-полевым хирургом с первого дня ми

ровой вплоть до кронштадского льда, обсуждает вопросы между

народной политики - "мой прогноз таков..." - и очень сердит

ся, если его прогнозы оспариваешь.

В градусе самом благоприятном он шумно и весело куроле

сит: без поводов рукоплещет, поет старинную невскозаставскую

песенку, как все такие - печально - веселую:

А носил Алеша кудри золотые!

Пел великолепно песни городские!

и встряхивает при этом все еще волнистой золотисто-седой ше

239

велюрой, декламирует отрывки из державинского "Бога" и- ста

рый дерптский студент - обязательно стремится (басом!) испо

лнить "Гаудеамус". В этом состоянии его одолевают самые нео

бычайные желания: "родить еще ребеночка", "написать трагедию