Василий Лебедев - Искупление

Времени у Дмитрия не было даже на это важное дело. Накануне сбирал он после обедни военный совет, на коем он выговорил намерения свои. Каждый из князей, бояр и воевод, каждый выказал свои сомнения, одобрения. Просидели в большой гридной палате до ужина, а после говорили в малом кругу ближних людей и порешили: бой дать при Коломне, куда все уходили и уходили полки, не помещавшиеся в Кремле и на ближних улицах. И вот уж двинулись вослед из Кремля под колокольный звон тяжких, благовестных колоколов, под клики московских мальчишек да под страшный бабий, ваполошный вой.

В ответной палате были только брат Владимир Андреевич, Боброк, тиун Никита Свиблов и брат его, воевода Федор Андреевич Свиблов, остававшийся на Москве при семействе великого князя, при казне и всем состоянии, призванный за все и за всех отвечать, храня княгиню и детей пуще глаза. Для него-то, для Федора Свиблова, у которого вдруг открылись старые раны и потому остававшегося на Москве, и читал дьяк Нестор то, что писалось им в духовном завещании:

- "А Дмитровские волости - Вышгород, Берендеева слобода, Лутосна с отъездцем, Инобаш со старыма местама, бывшима у княгини Ульяны - Мушкова гора, Ижва, Раменка, Загарье... Из московских сел Новое и Сулишин погост..." - читал монотонно Нестор.

К голосу его прислушивались вполуха, слушали же речь великого князя:

- Смерть и живот наш - в руце божией, и коль суждено будет мне, любезные братия мои, смерть при-яти, то велю служити сыну моему, Василию, и моей супруге Евдокии так же верно, как служили вы мне. Я же любил вас, как братьев, искренне и награждал по достоинству, не касался ни чести, ни имени вашего, ни имения, боясь досадить вам словом грубым. Вы была под рукою моею не боярама, но князьяма. Вспомните, вы всегда говорили мне: "Умрем за тебя и детей твоих!" Ныне я помню сие и тако реку: умрем же, братке, за святую Русь!

Уже стояли под седлами их кони. Уже полки выстроились на соборной площади и через все ворота двинулись в улицы, окропляемы на выходе святой водой. Там пелись молебны, качались знамена и копья...

- Пора!

Дмитрий уже простился с семьей, но княгиня Евдокия, все эти дни крепившаяся, с утра до ночи ходившая по церквам и вместе с другими женами князей и бояр щедро раздававшая милостыню, не выдержала - вышла из крестовой палаты в переходную и о воем кинулась в ноги мужу своему, кормильцу своему, своему повелителю и возлюбленному. А когда великий князь Дмитрий вышел из церкви Михаила-архангела, где прощался с гробами предков своих, Евдокия с боярскими женами стояла у окоиец слюдяных в ее, княгининой, половине и смотрела на длинные вереницы полков, блещущих латами, шлемами, копьями...

- Да расточатся врази... - шептала она слова молитвы сквозь слезы, и три дороги - на Котел с полками Серпуховского, Болвановская дорога, по коей шли князья Белозерские, и дорога на село Брашево, что избрал Дмитрий, потому что не поместиться было на одной, - все три дороги в глазах великой княгини слезно сплетались в единую живую горькую дорогу-косу, исполненную грядущей вдовьей тоски.

- Колокол, колокол! Вызвони Михайлушку моего... - всхлипывала Бренкова Анисья.

- В последний раз смотрю я на князя своего... - эхом ответила ей княгиня Евдокия и дала волю слезам.

17

Две несметные силы шли на сближение.

За Коломной, не вместившей и малой части русского войска, по берегам Оки привольно и нестройно расположились боевые полки. Горели костры, купались в реке люди и кони, и не было в русском стане того порядка, в котором пребывала Орда в боевом походе. Князь Дмитрий, повелевший войскам отдохнуть вольно, выслал еще один сторожевой легкий полк в ордынскую сторону, в дополнение к тем, что постоянно следили за степью, донося о движении Мамая. Орда двигалась медленно, С неспешностью пасущегося стада. Было ясно, что он ждет союзников - Ягайлу и Олега Рязанского. Отряд Тютчева сведал, что князь Олег, узнав о большом русском войске, растерян. К тому же Дмитрий занял Коломну - как раз то место, где должны были слиться силы Ягайлы, Олега и Мамая в единую чудовищную силу. Ягайло, как доводили Дмитрию, двигался спешно и уже находился близ Козельска, верно был у него договор встретиться и соединиться где-нибудь с Мамаем.

В Коломну явилось нежданное посольство от Мамая. Троих татар допустили к шатру князя Дмитрия, разоружили и впустили внутрь. Главным послом оказался Сарыхожа. Дмитрий узнал его сразу. Если Мамай, похваляясь и желая устрашить русских, удвоил свои силы, тогда их у него набирается около трехсот тысяч! Такого войска никогда не видала Русь.

Сарыхожа заговорил по-русски:

- Великий царь стоит с бесчисленным войском своим...

- Почто стоит он? - перебил Дмитрий.

- Великий Мамай стоит потому, что не может счесть войска своего.

- Памятуя наши прежние дружбы, я готов послать ему своего писца и в буквицах смышлена, дабы счесть помог!

Сарыхожа растянул губы в бескровной улыбке, отчего старый, видимо ножевой, шрам побелел на нижней губе еще больше.

- С чем пришел, посол Сарыхожа?

- Великий царь Мамай желает мира и ждет от улусника своего, от князя Московского, осени [Осень - осенняя дань].

Вот оно, коварство! Мамай желает получить дань, а потом, пограбя русские пределы, еще влить в свою казну десятую часть добычи... Хочет обмануть своих военачальников и воинов, ибо дань не войдет в общий казан добычи.

- Много ли в степи за Доном татей? - спросил Дмитрий, поудобнее усаживаясь на скамье, крытой алым сукном, в то время как посол стоял, сдернув по русскому обычаю шлем с бритой головы.

- В степи чисто, князь!

- Зачем же Мамай так много собрал воев для охраны дани русской?

Боброк, Серпуховской и еще с десяток воевод русских засмеялись откровенно.

- Мамай желает мира, - упорно повторил Сарыхо-жа. - Он желает осени, а получив, уйдет.

Дмитрий задумался. Посмотрел на воевод, но советоваться не стал. Ему было понятно, что сейчас, когда два громадных войска стоят одно против другого, мирного исхода быть уже не может.

- Я готов был платить ту малую дань, что прежде, но платить ту дань, что требует он ныне, я не стану! Я буду не князь и не защита людям своим, коли в угоду безмерному корыстолюбию царя оберу донага православный народ.

Сарыхожа стоял, светясь холодным оскалом зубов.

- Великий царь царей Мамай повелел сказать, что он должен получить осень из рук самого московского князя, улусника своего, дабы он сам привез ту осень и вымолил прощение за свои тяжкие вины. Великий царь царей...

- Изыди! Я дарую тебе, посол Сарыхожа, еще дни под солнцем, дабы ты мог дойти до стану ордынского и сказать Мамаю, что нас меч рассудит! Гоните его, вы-чадка сотонинска!

Послов вывели за Оку и с острасткой препроводили в степь.