Василий Лебедев - Искупление

Елизар слабо улыбался на его слова. Он страдал от удара копьем, оно прошло вскользь по правому боку, отскочив от легкого калангаря, но жалом своим, рожном, ухватило мясо... Всю ночь он метался, грезился приступ татар. Те кинулись после переправы на головной полк, где во втором ряду стоял он, Елизар. Наткнувшись на копья русских, растерявшись оттого, что русские не побежали, татары отпрянули и стали нещадно палить из луков, а сами растекались вдоль реки, пытаясь обойти правое крыло, где командовал ближний воевода Тимофей Вельяминов с Андреем Полоцким, и левое, где стоял Даниил Пронский. В головном полку был сам великий князь, и Елизару был слышен его го-лось за спиной, совсем близко. Он не понимал, почему князь дал татарам переправиться почти всем, однако потом стало ясно... Лучный бой был выгоден врагу, и тут великий князь приказал ударить навстречу всеми силами, И ударили. И сшиблись. И пошла рубка... Вот кабы не это копье...

- Я его топором упредил - плечо порушил! - говорил с жаром Лагута. Ежели желаешь, найду его. Жив был, да, видать, конями затоптали. Найти?

- Невидаль! Не на-адо...

- Я жалеза сейчас насобирал мешков шесть, ей-богу! Вот токмо не увезти все-то на единой подводе: ты, татарка, жалезо...

- Туман вельми плотен... Не нападут?

- Кому нападать-то? Мала толика утекла в степь, а так все порублены да побиты! Лежи покойно... Больно? Ну, лежи!

- Водицы бы испить...

- От незадача! Ну, лежи, я подале отойду: вода красна в Воже, трупье плават. Так и плават, на всяк шаг по два да по три... О, господи! Я шлемом зачерпну...

* * *

К ночи остановили погоню: темнота и обычай татарских воинов на скаку отстреливаться своими страшными, рубящими кольчугу стрелами были просто не на руку русским. Дмитрий велел свежим конным полкам всю ночь продвигаться шагом, покормить немного коней, а поутру настигнуть отступавшего врага и напасть на него еще раз. Вторая половина воинов, в основном сильно пострадавший, головной полк самого Дмитрия и два полка поменьше - тысячи по три воинов - Монастырева и

Кусакова, вернулись на левый берег Вожи и стали на костях.

- Княже! Монастырева несут! - воскликнул Бре-нок, еще потемну войдя в шатер великого князя.

Дмитрий прилег не раздеваясь, рассердившись на покладника Уду, пытавшегося снять с него хотя бы доспехи, и теперь медленно поднялся, постукивая латами. Зажег свечу от трута и перекрестился. Он помнил, как в тот тяжкий час, когда татары стали расстреливать русских из луков в три ступени - пригнувшись в седле, второй ряд - сидя прямо, третий - привстав в стременах - они осыпали стрелами стоявших неподвижно во-ев, сотнями вырывая их из рядов головного полка, когда Дмитрий велел наступать на врага и головной полк ударил в лицо, когда все перемешалось на берегу Вожи и невозможно было понять и предугадать, чем все кончится, тут-то и налетели Монастырев с другом Кусаковым, не сговариваясь и не ожидая великокняжеского повеления, сразу двумя запасными полками. Лучше нельзя было придумать: полк Монастырева кинулся в промежуток между головным полком Дмитрия и правым крылом окольничего Тимофея и Пронского, а Кусаков бросил свой полк меж левым крылом и головным полком. Эти два кинжальных удара в помощь большому полку спутали еще раз замысел Бегича, вовсе не ожидавшего встречных ударов Дмитрия. Полк Монастырева глубоко, почти до воды, прорвал ряды Бегичева войска и первый учинил там смуту. Когда Дмитрий ворвался со своими стремянными ратниками в гущу татар, враг дрогнул и начал сопротивляться уже из последних сил... И вот, несут Монастырева... Кусаков был убит у Дмитрия на глазах - стрелой в лицо.

- Роют ли скудельницы? - спросил Дмитрий Бренка.

- Готова одна. Еще роют, княже... А Митю - тоже?..

- Монастырева Митрея - царствие ему небесное! - положить во гроб и немедля везти на Москву. Такоже и Назара Даниловича Кусакова, царствие ему небесное...

Дмитрий вышел из шатра. Перед ним проступало в рассветном сумраке укутанное плотным августовским туманом поле боя. Река была близко, но ее еще не было видно. Там, внизу, у самой воды, влево и вправо по берегу, светились огни. Слышались стоны раненых, скрип обозных телег, на которые укладывали их и отвозили к Коломне. Пахло свежеразрытой землей... В соседнем шатре тихо пробовал голос теремной дьякон Нестор, готовясь к панихиде.

- Княже! - подлетел молодой ратник, возбужденный первой, видимо, битвой в своей жизни. - Вели слово молвить, княже!

Дмитрий кивнул.

- Окольничий Тимофей Васильевич велел сказать: убитых у нас покуда четыре тыщи семьсот и восемнадцать! Токмо!

- А у ворога?

- А у ворога - за сорок тыщ! На сим бреге токмо! Дмитрий снял шлем и широко перекрестился на чуть проступившее на востоке светлое пятно.

- Чей ты, отроче?

- Пастух Андроньева монастыря, княже!

- На коне?

- А вон-а стоит!

В стороне от шатра стоял стреноженный конь татарских кровей, низкоросл и космат. Юноша захватил его в бою, а бился, видимо, в пешем строю. Но как одет! Одна кольчужка под длинной, ниже колен, рубахой да бараний кожушок. На голове кожаная стеганая шапка с поддевкой - и все... Зато уже успел подобрать отменную татарскую саблю и короткое копье - сулицу. "Хоть бы шлем подобрал..." - подумал Дмитрий и велел юному воину скакать к Вельяминову с наказом: впереди обоза везти убиенных Монастырева и Кусакова и положить в Симоновом монастыре, в церкви, на три ночи.

Вскоре рассвело, и Дмитрий пошел к скудельницам на панихиду. Вниманье его привлекла возня у реки, уже открывшейся из тумана. Оттуда скакал весь мокрый Квашня и орал, не щадя покоя мертвых:

- Княже! Попа повязали на том берегу! Подвели попа.

Вмиг набежало воев сотни две.

- Кто таков? - строго спросил Дмитрий. - Не из Сарая?

Маленький, темный лицом и глазами попик замялся.

- Да то - Жмых, княже! Это Жмых! Московской сотни горшечников человек! - сунулся в круг Лагута.

Кузнеца Дмитрий узнал сразу и обрадовался, что он жив и будет днями на Москве, в своей семье, в кузнице...

- Княже! А ну, сторонися, православные! Княже! У попа...

- Да не поп ен! - повысил голос Лагута и крепко

махнул мощной-корявой ручищей. - Ен просто худой человек! Жмых!

- Великой княже! У сего Жмыха отобран мешок, а в том мешке... - Квашня огляделся, но сказать не посмел при всех, подал мешок Бренку.

Тот раскрыл, сунул туда ноздри и отпрянул лицом в сторону:

- Никак злое зелье. Так сие и есть - зелье!

- Оковать его! - велел Дмитрий и пошел к свежим и страшно длинным могилам - скудельницам.

Все расступились и двинулись следом, оглядываясь на Жмыха, которого Квашня потащил к тысячнику Капустину.

Над братскими могилами началась панихида. Пел дьякон Нестор, пел справно, ему подтягивали вой, недружно, но сильно и страстно. Пахло ладаном и свежей землей. Дмитрий и сквозь горечь потерь ощущал радость победы первой большой победы над врагом за полтора столетия...