Рафаэло Джованьоли - Спартак

Пламенный румянец выступил на лице девушки, и после небольшого колебания она сказала Арториксу слегка дрожащим голосом, силясь придать ему твердость:

- Послушай, Арторикс, ну разве так рассказывают сестре о геройских подвигах брата?

При этом упреке юноша покраснел и, черпая в нем мужество, недостававшее ему вначале, подробно рассказал девушке обо всем, что сообщили курьеры о сражении при Аквинуме, - А Спартак не ранен? - спросила Мирца, с тревогой следя за рассказом гладиатора. - Правда, не ранен?.. Верно, что с ним ничего не случилось?..

- Да нет! Как всегда, он вышел невредимым из всех опасностей.

- Ах, именно его мужество, которым он мог бы померяться с богами, воскликнула слабым голосом Мирца, - и заставляет меня дрожать за него каждый час, каждую минуту.

- Не бойся, благородная девушка: пока у Спартака в руке меч, нет оружия, которое нашло бы дорогу к его груди.

- О, я верю, - сказала, вздыхая, девушка, - что он непобедим, как Аякс, но знаю, что он не неуязвим, как Ахиллес.

- Высшие боги, покровительствующие нашему справедливому делу, охранят драгоценную жизнь нашего вождя.

Тут оба замолчали.

Арторикс смотрел влюбленными глазами на белокурую девушку с тонкими чертами лица и изящной фигурой.

Мирца, устремившая взгляд в землю, не видела, но чувствовала на себе взоры юноши, и этот пылающий влюбленный взгляд одновременно доставлял ей удовольствие, беспокойство и смущение.

Молчание длилось с минуту, но показалось девушке целым веком; она в конце концов очнулась и, решительно подняв глаза на Арторикса, сказала:

- Ты сегодня не выведешь свой легион в поле для обучения?

- О Мирца, тебе так неприятно мое присутствие? - воскликнул юноша, опечаленный этим вопросом.

- Нет, Арторикс, вовсе нет, - возразила с необдуманной пылкостью девушка и, тотчас же остановившись и покраснев, как пурпур, прибавила, заикаясь:

- Дело в том.., так как ты.., обычно так строго относишься к своим обязанностям...

- Чтобы отпраздновать победу Спартака, Крикс дал сегодня полный отдых легионам.

На этом их беседа снова прекратилась.

Наконец Мирца сделала решительное движение, чтобы вернуться в палатку, и сказала, не глядя на гладиатора:

- Прощай, Арторикс.

- О, нет, выслушай меня, Мирца, не уходи! Я должен сказать тебе то, что уже давно хочу сказать.., непременно должен сказать тебе это сегодня! воскликнул торопливо Арторикс, осмелевший при движении девушки; он не желал расстаться с ней, не открыв своей души.

- Что ты хочешь мне сказать? О чем ты хочешь со мной говорить? - спросила Мирца, скорее опечаленная, чем удивленная словами юного галла.

- Вот.., выслушай меня.., и прости меня... Я хотел сказать.., я должен оказать.., но нужно, чтобы ты не обиделась на мои слова.., так как.., я не виноват.., и затем.., уже два месяца...

Забормотав что-то бессвязное, он остановился. Но потом вдруг слова стремительно прорвались подобно потоку, вышедшему из своего русла:

- И зачем я должен скрывать это от тебя?.. Зачем я должен принуждать себя скрывать страсть, которую я больше не могу подавлять, которая видна во всех моих поступках, в каждом моем слове, каждом взгляде, каждом вздохе? До сих пор меня удерживала боязнь оскорбить тебя, страх перед твоим отказом, подозрение, что я тебе противен, но теперь я не могу, не могу больше противостоять очарованию твоего взгляда и твоего голоса, непреодолимой силе, влекущей меня к тебе; я чувствую, что не могу и не хочу больше жить в этих терзаниях, в этой тревоге... Я люблю тебя, прекрасная Мирца, я люблю тебя, обожаемая Мирца, я люблю тебя как наше знамя, как Спартака, и гораздо больше, чем самого себя. Если этой любовью я оскорбил тебя, если я тебя огорчил, прости меня: таинственная сила, более могучая, чем моя воля, овладела моей душой, и я не мог, поверь мне, освободиться от ее власти!

На этом он закончил свою речь, произнесенную дрожащим от волнения голосом, склонил голову и остановился в покорной позе, ожидая с трепетом в душе ее решения.

Мирца слушала юношу с очевидным и все растущим волнением; глаза ее расширились, затем постепенно наполнились крупными слезами. Когда Арторикс кончил, чувства, волновавшие девушку, должно быть, достигли своего высшего предела, так как грудь ее поднималась и опускалась с необычайной быстротой. Некоторое время девушка стояла совершенно неподвижно; она уже не сдерживала слез, а глаза ее с выражением мольбы ласкали белокурую голову юноши, склонившуюся к ней. После минутного молчания она ответила слабым и надрывающимся от рыдания голосом:

- Ах, Арторикс! Было бы хорошо, если бы ты никогда не думал обо мне, а еще лучше, если бы ты никогда не говорил мне о своей любви...

- Значит, я тебе безразличен, противен? - грустно спросил галл, подымая сильно побледневшее лицо.

- Ты мне не безразличен и не противен, великодушный и благородный юноша. Самая богатая девушка, самая знатная женщина должна бы гордиться твоей любовью, но эту любовь., надо, чтобы ты вычеркнул ее из своего сердца.., мужественно и навсегда...

- Но почему? Почему?.. - спросил с тоской, с мольбой, протянув к ней руки, несчастней гладиатор.

- Потому, - продолжала говорить Мирца слабым, заглушенным рыданиями голосом, - потому, что ты не можешь любить меня.., потому что любовь между нами невозможна...

- Что? Как? Что ты сказала? - прервал ее юноша, делая несколько шагов по направлению к ней, как бы для того, чтобы схватить ее за руки. - Что ты сказала?.. Невозможна?.. Почему же невозможна?.. - воскликнул он в отчаянии.

- Невозможна! - сказала твердым, но печальным голосом девушка. - Я говорю тебе - невозможна!

И она сделала шаг, чтобы вернуться в палатку. Но так как Арторикс двинулся, как бы желая последовать за нею, она остановилась и, сделав повелительный жест правой рукой, сказала подавленным голосом:

- Именем гостеприимства я прошу тебя никогда больше не входить в эту палатку... Приказываю тебе это именем Спартака!

При имени обожаемого вождя Арторикс склонил голову, разразившись горькими рыданиями, остановился, разбитый и уничтоженный тяжестью неожиданно обрушившегося на него несчастья..

А Мирца, с лицом бледным и помертвелым от горя, едва сдерживая слезы, исчезла в палатке.

Галл долгое время стоял пораженный, в беспамятстве, шепча только время от времени едва слышно:

- Не.., воз.., можна.. Не.., воз.., мож.., на...

Его вывели из этого состояния громкие звуки музыки, которыми огласили воздух оркестры лагеря.

Схватившись обеими руками за голову, для того, чтобы заглушить жестокий шум в висках, Арторикс, шатаясь, как пьяный, ушел с претория.

В палатках гладиаторов слышались песни, гимны и веселые клики: войско хотело достойным образом отпраздновать победу Спартака при Аквинуме.